— А вы для своего опыта хотели; чтобы я поступился своей честью? — вспыхнув, воскликнул Блейкни. — Вы хотели, чтобы я ко всем поступкам любимой женщины относился как бессловесный раб, не ожидая разъяснений, ничего не требуя? Да, мое сердце действительно горело безграничной любовью, страстью, обожанием! Я не требовал оправданий, не просил разъяснений, но ждал, страстно ждал их от вашей доброй воли, от вашего сердца! Скажи вы одно слово — я поверил бы безусловно! Но вы гордо молчали, вы бросили меня и вернулись к своему брату. А я ждал неделю за неделей и не знал, чему же после этого верить… И мои иллюзии разлетелись как дым.
— Всему виной моя безумная гордость, — с тихой грустью промолвила Маргарита. — Только что расставшись с вами, я уже раскаялась. Ах, Перси! Когда я вернулась, я не узнала вас! Как вы изменились! Какую надели равнодушную, холодную маску! До сегодня вы ее не снимали.
Она стояла так близко, что ее шелковистые локоны касались щеки мужа, полные слез глаза молили о сочувствии, нежный голос зажигал огонь в жилах Блейкни, он чувствовал, что теряет голову. Но нет, он не поддастся чарам женщины, которую безумно любил, но которая заставила его так ужасно страдать. Прошлого не воротишь! И он устоял. Но Маргарита уже знала теперь, что его холодность — маска и что этот любящий, да, любящий ее человек поможет ей в ее горе.
— Видит Бог, как мне трудно обращаться к вам, сэр Перси, — сказала она, решившись. — Но я чрезвычайно нуждаюсь в вашей помощи и поддержке.
— Я весь к вашим услугам.
— Какие холодные слова! А было время, когда вы не могли видеть моих слез… Я в страшном горе и обращаюсь к вам… Я…
— В чем дело, и как я могу помочь вам? — спросил Блейкни, и на этот раз его голос дрожал почти так же, как ее.
— Перси! Арман в страшной опасности! Его письмо к Фоулксу попалось революционерам, может быть, его уже завтра арестуют… а там эшафот, гильотина! Какой ужас! И мне неоткуда ждать не только помощи, даже сочувствия!
Маргарита прижалась лицом к каменной балюстраде и горько зарыдала.
Услышав об опасности, грозившей Сен-Жюсту, сэр Перси заметно побледнел, и на его лице появилось выражение мрачной решимости, но он не пошевельнулся и несколько времени молча смотрел на плачущую жену.
— Вот как! — с горечью промолвил он наконец. — Ненасытный революционный зверь готов уже растерзать вскормившую его грудь! Ну, перестаньте же плакать, — почти нежно обратился он к истерически всхлипывавшей Маргарите. — Черт возьми! Не могу я видеть слезы хорошенькой женщины! Я… — И он, поддаваясь порыву, уже раскрыл было объятия со страстным желанием прижать к своей груди эту беспомощно рыдавшую женщину, защитить ее от зла и горя, отдать ей свою жизнь до последней капли крови. Однако страшным усилием воли он поборол себя и глухо спросил: — Итак, что я могу для вас сделать?
