— В тридцать седьмом, — уточнил старый педераст. — Но я тогда был еще ребенком.
В ответ на эту беззастенчивую ложь Додино расхохотался.
— Вы все шутите. Вас тогда уже комиссовали.
Пегги прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и в какое-то мгновение еле сдержалась, когда посол поклонился и церемонно поцеловал ей руку.
— Поздравляю вас от души. Очень рад, что вы почтили своим присутствием эту свадьбу.
— Было бы забавно не присутствовать на собственной свадьбе, — со смешком ответил за нее Додино.
— Не более забавно, чем не прийти на похороны собственного мужа.
Лицо Пегги едва заметно сжалось. Аморе пришел ей на помощь.
— Не думаю, что присутствие миссис Калленберг было столь необходимо на похоронах господина Сатрапулоса.
Пегги смерила Адриано взглядом и сухо процедила:
— Ох, господин посол, в вашем возрасте простительно путать даты и события. Смею вас уверить, мы сейчас на свадьбе, а не на похоронах.
— Вы совершенно правы, — согласился посол. — Какое нам дело до чьей-то смерти. — С этими словами он низко поклонился и развернулся, чтобы уйти.
Додино недовольно бросил ему вдогонку:
— Туалет прямо и направо, за павильоном.
Адриано остановился и, не смущаясь, ответил:
— Спасибо, я только что оттуда. — Еще раз поклонившись, он смешался с толпой.
— Старый педик вымещает свое зло на вас! — пробурчал Аморе.
— Это почему же?
— Потому что он — маразматик, урод и импотент. Он презирает красивых женщин — и вас первую!
Разделавшись с Адриано, Додино неожиданно от души рассмеялся, чем вернул Пегги нормальное расположение духа. Но лицо ее оставалось по-прежнему каменным. Негодяй! Еще несколько лет назад подобная дерзость была немыслима. Никто не посмел бы! Она была леди номер один! Вся Америка была у ее ног. Потом Скотт погиб. А выбор у нее был, в сущности, невелик.
Конечно, Пегги до конца жизни могла играть роль безутешной вдовы, образцовой и самоотверженной матери. Могла председательствовать в различных лигах милосердия и ассоциациях типа «Вдовы ветеранов войны». Какой? Второй мировой или вьетнамской? Но это она воспринимала как ночной кошмар, холод и смерть. А жизнь предлагала ей в качестве альтернативы иной мир, в котором было возможно исполнение любых, даже невероятных желаний. Этот мир манил теплой лазурью Средиземного моря, солнцем, ласкающим гладкую кожу, бриллиантами, дорогими мехами и еще чем-то таинственным, неизведанным — всем тем, о чем мы мечтаем в детстве, когда еще верим в добрых волшебниц.
