Продолжая всхлипывать, серафим ощупью пробрался к своему месту и удобно уселся, прикрывшись плащом. Слезы высохли, уступив место обиде: «И с чего это он взял, что я позорю свой орден, с чего я сам уверил в это! Я не виноват в том, что дурной мальчишка пошел не той дорогой, я учил ему всему, и так, как учили меня. Он сам виноват, вот и получил наказание, за преступление!» — Мужчина перевернулся на другой бок, в глазах вновь защипало, в сотый раз он приходил к выводу «от правды не убежать, и преступление всегда предшествует наказанию, как свет предшествует тьме, а тьма предшествует свету». Слова ментала, подростка, оказались не только верными, но и решающими во всей судьбе опытного странника из Хоенна. И он начал свое письмо, как начинают его все люди, временно позабыв о самом себе… «Дорогой Дарн, пишет тебе твой дядя, заменивший отца, учитель и друг, Фьюзер «Серафим». Думаю, что когда дойдет это письмо, судебное слушание уже закончится, приговор будет объявлен. Если ты читаешь это письмо, значит ты заслужил наказание за свое преступление и сейчас отбываешь срок. Хочу, чтобы ты знал, как мне больно и грустно. Даю тебе слово, что скоро навещу тебя, едва разберусь со своими проблемами.
Но все-таки, мне ужасно не понятно, зачем ты стал алчным, злым и самовлюбленным преступником? Что двигало тобой, или ты не помнишь годы, затраченные на то, чтобы стать истинным служителем Света? Смерть твоих родителей — нестерпимая утрата и горечь, но у тебя ведь есть я…»
Старик вздрогнул, воспоминания тонули в нем, ускользали в памяти и он с трудом смог удержать их в сознании, для наиболее точного изложения. Ведь прошло уже слишком много времени…
11 January 1998 — Orphanage of Red Rose: 10:22
Круты и опасны были склоны вблизи Западного Тракта, тропинка то опасно нависала над бездонными обрывами, то упиралась в казавшиеся неприступными склоны, но всякий раз можно было отыскать совершенно незаметное ответвление, выводящее к желанной цели. В одной из лощин этого маршрута, уже многие годы стоит высокое здание с огромным участком лесопарковой зоны, сиротский приют, содержащийся на средства серафимов. По тропе в сторону главных ворот медленно шагал мужчина в ослепительно белой мантии, с капюшоном поверх головы. В правой руке он держал посох, левой подкармливал Тэйллоу, слетающихся прямо ему на руку. Фигура оказалась у высоких диковинных ворот, из стали, окрашенной в черный, с удивительной тонкости рисунком; многочисленные переплетения роз тянулись вдоль всего забора, то разрастались до невиданных размеров и образовывали ворота поменьше, либо становились едва заметными. Еще до того, как гость решился позвонить, к нему, по длинной мощеной белым кирпичом дорожке бежала женщина, примерно его возраста. Достаточно полная, но с открытым добрым лицом, покрытым румянцем, толи от волнения, толи от быстрого бега. Пришелец улыбнулся в ответ и откинул капюшон; уродливый рубец вдоль всего лица ни чуть не смутил женщину, не пряча улыбки, она отворила ворота и пропустила внутрь гостя:
