Полагая, что настала пора представить маркизе ее новую протеже, княгиня Елизавета выглянула в окошко, однако ни гнедого, ни Ангелины, ни их обоих вместе на лужайке не оказалось. Послали горничных девок поискать барышню — нигде не нашли. А маркиза вдруг заспешила и, посокрушавшись, что так и не свиделась с дочерью Марии, отказалась от обеда, чаю или хоть рюмочки на дорожку и откланялась, раз двадцать повторив на прощание адрес мадам Жизель (собственный дом напротив часовни Варвары-великомученицы) и посулив непременно свидеться с Измайловыми в Нижнем.
Ангелина так и не воротилась, хотя уже позвали к чаю.
— Поехала покататься… — предположила Елизавета, сама понимая наивность своего предположения, когда вспомнила, как неуверенно цеплялась внучка за гриву гнедого.
— Нет, — досадливо покачал головою князь. — Нет, конек-то уже в конюшне. Небось сбросил ее да ускакал, а она не то слезы где-нибудь точит, не то подремать забилась в укромном уголке. Ох и неудаха! Но что ж делать, Лизонька! Это как у лошадей, — философски обратился он к любимой теме, — иноходец не скачет рысью, а рысак не перейдет на иноходь. Девонька у нас добрая, ласковая, умница… а все же снулая какая-то. Ну уж — какая есть!
— Она красавица! — обидевшись, воскликнула Елизавета.
— Спящая красавица, — ласково усмехнулся муж.
— Да, сердце у нее спит, — с тяжким вздохом добавила княгиня, еле удержавшись, чтобы снова не назвать самый, на ее взгляд, большой недостаток внучки: «Она ведь, кажется, еще ни разу не влюблялась!»
…Когда Ангелина пришла в себя, она уже была одна на берегу, но не на отмели, где ее сморила сладкая истома, а на островке теплой, мягкой травы, одетая в обе юбки, верхнюю и нижнюю, и тонкую полотняную рубашку с короткими рукавами, и все это было аккуратно заправлено и расправлено, прикрывая ее голые ноги. Пытаясь понять, сон то был или явь, она побродила, но не нашла ничьих следов, кроме копыт своего гнедого, и не поленилась снова раздеться и переплыть на противоположный берег. За серебристыми тальниками сырой песок был весь истоптан лошадью, а еще Ангелина нашла следы сапог и вдавленную в траву золотую чеканную пуговицу. И наверное, даже у нищего дровосека Али-Бабы не трепетало так сердце в тот миг, когда он набрел на пещеру сорока разбойников, полную несметных сокровищ, как задрожало, забилось сердце у Ангелины, когда она сжала в руке эту пуговку, поведавшую ей так много…
Ее речное божество все же было человеком — теперь исчезли последние ребяческие сомнения. И хорошо хоть то, что бросила Ангелина страстно и бездумно свое девичество под ноги не какому-нибудь простолюдину — нет, первые в своей жизни слова любви услышала она от лихого гусара! И был он вдобавок офицером и человеком далеко не бедным.
