И отец Флавиан поддержал Савву и сказал:
"Нехорошо, матинька, нехорошо; за это тебя бог накажет. Бог за русских всегда наказывает".
"Однако я вот Сафроныча пережил; сказал - переживу, и пережил".
"А что и проку-то в том, что ты его пережил, надолго ли это? Бог ведь за нас неисповедимо наказывает, на что я стар - и зубов нет, и ножки пухнут, так что мышей не топчу, а может быть, и меня не переживешь".
Пекторалис только улыбнулся.
"Что же ты зубы-то скалишь, - вмешался дьякон, - неужели ты уже и бога не боишься? Или не видишь, как и сам-то зачичкался? Нет, брат, отца Флавиана не переживешь - теперь тебе и самому уже капут скоро".
"Ну, это мы еще увидим".
"Да что "увидим"? И видеть-то в тебе стало уже нечего, когда ты весь заживо ссохся; а Сафроныч как жил в простоте, так и кончил во всем своем удовольствии".
"Хорошо удовольствие!"
"Отчего же не хорошо? Как нравилось, так и доживал свою жизнь, все с примочечкой, все за твое здоровье выпивал..."
"Свинья", - нетерпеливо молвил Пекторалис.
"Ну вот уже и свинья! Зачем же так обижать? Он свинья, да пред смертью на чердаке испостился и, покаясь отцу Флавиану, во всем прощении христианском помер и весь обряд соблюл, а теперь, может быть, уже и с праотцами в лоне Авраамовом сидит да беседует и про тебя им сказывает, а они смеются; а ты вот не свинья, а, за его столом сидя, его же и порочишь. Рассуди-ка, кто из вас больше свинья-то вышел?"
"Ты, матинька, больше свинья", - вставил слово отец Флавиан.
"Он о семье не заботился", - сухо молвил Пекторалис.
"Чего, чего? - заговорил дьякон. - Как не заботился? А ты вот посмотри-ка: он, однако, своей семье и угол и продовольствие оставил, да и ты в его доме сидишь и его блины ешь; а своих у тебя нет, - и умрешь ты не будет у тебя ни дна, ни покрышки, и нечем тебя будет помянуть. Что же, кто лучше семью-то устроил? Разумей-ка это... ведь с нами, брат, этак озорничать нельзя, потому с нами бог".
"Не хочу верить", - отвечал Пекторалис.
"Да верь не верь, а уж дело видное, что лучше так сыто умереть, как Сафроныч помер, чем гладом изнывать, как ты изнываешь".
Пекторалис сконфузился; он должен был чувствовать, что в этих словах для него заключается роковая правда, - и холодный ужас объял его сердце, и вместе с тем вошел в него сатана, - он вошел в него вместе с блином, который подал ему дьякон Савва, сказавши:
"На тебе блин и ешь да молчи, а то ты, я вижу, и есть против нас не можешь".
