Bo na tym swiecie smierc wszystko zmiecie,
Robak sie legnie i w bujnym kwiecie
[Потому что на этом свете смерть все уничтожит,
И в пышном цветке гнездится червяк (пер.авт.)].
Я видел Домну Платоновну первый раз у своей полковницы. Дело было вечером; я сидел и пил чай, а полковница декламировала мне:
Bo na tym swiecie smierc wszystko zmiecie,
Robak sie legnie i w bujnym kwiecie.
Домна Платоновна вошла, помолилась богу, у самых дверей поклонилась на все стороны (хотя, кроме нас двух, в комнате никого и не было), положила на стол свой саквояж и сказала:
- Ну вот, мир вам, и я к вам!
В этот раз на Домне Платоновне был шелковый коричневый капот, воротничок с язычками, голубая французская шаль и серизовая гроденаплевая повязочка, словом весь ее мундир, в котором читатели и имеют представлять ее теперь своему художественному воображению.
Полковница моя очень ей обрадовалась и в то же время при появлении ее будто немножко покраснела, но приветствовала Домну Платоновну дружески, хотя и с немалым тактом.
- Что это вас давно не видно было, Домна Платоновна? - спрашивала ее полковница.
- Все, матушка, дела, - отвечала, усаживаясь и осматривая меня, Домна Платоновна.
- Какие у вас дела!
- Да ведь вот тебе, да другой такой-то, да третьей, всем вам кортит (*5), всем и угодить надо; вот тебе и дела.
- Ну, а то дело, о котором ты меня просила-то, помнишь... - начала Домна Платоновна, хлебнув чайку. - Была я намедни... и говорила...
Я встал проститься и ушел.
Только всего и встречи моей было с Домной Платоновной. Кажется, знакомству бы с этого завязаться весьма трудно, а оно, однако, завязалось.
Сижу я раз после этого случая дома, а кто-то стук-стук-стук в двери.
- Войдите, - отвечаю, не оборачиваясь.
Слышу, что-то широкое вползло и ворочается. Оглянулся - Домна Платоновна.
- Где ж, - говорит, - милостивый государь, у тебя здесь образ висит?
- Вон, - говорю, - в угле, над шторой.
- Польский образ или наш, христианский? - опять спрашивает, приподнимая потихоньку руку.
- Образ, - отвечаю, - кажется, русский.
Домна Платоновна покрыла глаза горсточкой, долго всматривалась в образ и наконец махнула рукою - дескать: "все равно!" - и помолилась.
- А узелочек мой, - говорит, - где можно положить? - и оглядывается.
- Положите, - говорю, - где вам понравится.
- Вот тут-то, - отвечает, - на диване его пока положу.
Положила саквояж на диван и сама села.
"Милый гость, - думаю себе, - бесцеремонливый".
