), отделению которой на Москве он служил исправно и добросовестно — отрабатывал, отбатрачивал за то, что совсем не выгнали из политики, зацепился.
Или он боялся потерять место? Ю. Лужков не раз утверждал (лицемерно?), что за него не держится. Если что заколеблется, говорил он, я сразу же уйду, место я себе всегда найду — у меня есть руки, есть голова, я еще бегать могу, в футбол играть и за место не держусь, как некоторые.
Или боялся потерять табуны, пасеки, недвижимость, накопленное, честь и достоинство, авторитет? Но имущество не на нем, как и у всех разумных членов столичного и федерального правительств, а все прочее в глазах порядочных людей Ю. Лужков давно уже потерял.
Остается одно — власть. Вот что он боялся потерять больше всего, хотя и объявлял уже об уходе, он никогда и никуда не уйдет, даже если лишился мэрского поста. Не работа его наркотик, как он утверждает (во всяком случае, утверждал), а власть. Безграничная, всепоглощающая страсть к распоряжению чужими судьбами, устремлениями, средствами, чужими благами, чувствами, совестью, гражданским долгом, чужими должностями, управленческими решениями, талантами, чужими благосостоянием, здоровьем и даже жизнями. Это не относится к категории самоутверждения или к факту реализации личности. Это патология наподобие страстей римских цезарей или русских царей эпохи зарождения государства.
Однако пора бы и задуматься: а что же это за зверь за такой — власть? Почему с самого зарождения человечества многие индивидуумы стремятся к ней, а добиваются лишь немногие — лишь самые циничные, самые жестокие, самые неприспособленные к иным видам деятельности, самые порой ординарные. Не будем брать в расчет монархию — там вроде как все ясно. Хотя что тут ясного, когда тайны дворцовых переворотов, умерщвления монарших особ обоего пола, ссылка в крепости, монастыри, отравы и прочие атрибуты сведения на нет человеческого существования так и остаются тайнами, сколько бы Э. Радзинский ни упирался в напрасной надежде разгадать их. В напрасной, поскольку он волен нынче трактовать события давно минувших лет так, как они ему видятся с вершины дня сегодняшнего, а столетия назад все они виделись совсем по-иному.
Если попробовать определить власть как субстанцию, то придется признать, что овладеть ею стремятся и личности выдающиеся, и личности ничтожные в силу своих собственных представлений о том, к чему бы они эту власть употребили. Одним кажется, что они могли бы составить славу своему отечеству и отсыпать немерено благ своему народу, другим хочется отомстить обидчикам и показать им, где зимуют раки, третьим представляется неправедным все устройство мира, требующее их личного вмешательства, четвертые стремятся к власти в силу неуемности характера и неудовлетворенных амбиций — можно причины и мотивы, по которым люди стремятся к высшей власти перечислять до бесконечности. В этом ряду и Александр Македонский, и 12 римских цезарей, и Чингисхан, и Петр Первый, и Наполеон, и Черчилль, и Рузвельт, и Гитлер, и Сталин — и все прочие их сменившие, сменяющие и те, кто сменит в будущем.
