— Врешь!
— Клянусь! Но только это ужасно, ужасно!
— Что ужасно?
— Нет, нет! Не спрашивайте. Я в отчаянии.
— Но почему, Сонечка? Скажи нам. Мы ведь твои подруги…
— Побожитесь, что никому не скажете?
— Ей-богу! Честное слово, не скажем.
— Понимаете, он мне сказал…
Тут Сонечкин голос перешел в трагическое тремоло >{16}, она замотала головой, стиснула коленями руки, точь-в-точь как Полла Негри >{17}, когда та изображает отчаяние,— взгляд ее ушел в недосягаемую даль.
— Он мне сказал, что нужно состричь волосы.
— Тебе состричь волосы? Это преступление!
— Обя-за-тельно.
— Но это безумие!
— Того требует мода.
— И ты решишься?
Вопрос этот, поставленный столь прямо, поднял Сонечку на ноги и заставил ее пробежаться несколько раз по дорожке туда и обратно (разговор происходил в саду Близняка перед обедом с пломбиром, на котором должен был присутствовать приезжий), после чего она воскликнула с видимым раздражением:
— Конечно, если я хочу быть киноактрисой — а я буду ею,— мне необходимо постричься! Но вы представьте себе, как раз во время этого разговора — а вы понимаете, как я волновалась,— влетает в кондитерскую Варька и требует отпустить ей французскую булку.
— Какая Варька?
— Ах, господи, да эта самая, комсомолка Варька, ужасно наглая особа! И я должна была пойти и дать ей булку. Но вы слушайте! Слушайте! Мало того. Она вдруг оборачивается к Алексею Ивановичу, прыскает со смеху и кричит: «Так это вы, товарищ, перекинули через голову почтальона Клуню?» — и — слушайте, слушайте! — подходит к нему, называет себя по имени, щупает ему мускулы и спрашивает, давно ли он занимается физкультурой. Понимаете?
— Черт знает что такое!
— Но этого мало! Она просит его показать ей прием, каким он перекинул Клуню. Как вам это нравится?
— И он показал?
— Ну да. Конечно, показал. Я сейчас даже краснею! Но он ведь воспитанный человек, ему неловко было отказать женщине… это естественно.
— Подумаешь, женщина! Комсомолка несчастная.
— Все равно. Все-таки вроде женщины… Но и этого еще мало. Она берет его за руку и тащит с собой показать ребятам этот самый прием на спортивной площадке.
— И он пошел?
— Ах, господи! Какие вы, однако, дуры! Конечно, пошел. Что ему оставалось делать, раз его тащат почти за шиворот… Я едва успела его позвать к обеду, до того все вышло неожиданно. Нет, вы представляете себе эту наглость!
— Ужасный человек!
— Да я не про него! Он-то при чем? Он изумительный, прямо обаятельный! Но она, она… и подумать только, что придется стать на нее похожей! Ведь чем же мы будем отличаться от всей этой наглой компании в красных платочках, если сострижем волосы.
