Этот передатчик Мажоров установил вместо РСБ. На нем он доверил работать Татьяне Костровой. И «Lorenz» ей очень нравился.
В начале июля возобновились активные боевые действия на 1-м Украинском фронте. Грохотала артиллерийская канонада. Волна за волной шли налеты авиации. Потом звуки артиллерии стали затихать и удаляться, значит, вперед выдвинулись танки и пехота. Специалисты дивизиона определили: немцы отступают.
Радиоразведчики тоже двинулись вперед. В середине июля заняли позиции в деревне Стрыйувка, что под Львовом. На десятый день наступления дивизионные «слухачи» обнаружили: работа немецких радиостанций во Львове прекратилась. Чтобы окончательно прояснить ситуацию, из состава дивизиона выделили группу разведчиков, послали во Львов. Те вернулись через три дня и доложили: немецких частей в городе нет.
Дивизион снялся со своего места и продолжил движение на запад к советско-польской границе.
Границу пересекли незаметно. Никаких пограничных знаков не видели. То, что дивизион уже на польской территории, поняли, когда показалась первая деревня — Селец Бенькув. Остановились в селе Воля Общаньска. Село неуютное, да и многое непривычно — дома все целы-невредимы, расположены далеко друг от друга. Жители поглядывали на советских военных с опаской. Удивило немалое количество мужчин средних лет, крепких, как говорили у нас, призывного возраста. Странно. Польша под сапогом оккупантов, а здоровые мужики не воюют, а прячутся в селах. Ничего подобного не видел лейтенант Мажоров от Москвы до самой польской границы.
С первого взгляда было ясно, люди здесь жили иначе, чем в Советском Союзе. Дома, как правило, большие, кирпичные. Высокие крыши, крытые черепицей. Дом состоял из двух половин: в первой — домашняя утварь и хозяйственный инвентарь, во второй жили сами селяне. Здесь две-три комнаты. Мебель пусть и простая, но добротная: столы, стулья, табуреты. Печь не такая, как в России, напоминает голландскую. Во дворе колодец, просторный сарай, конюшня.
Мажорову вспомнились деревенские дома в Тульской области. Там тоже смотришь, стоит кирпичный дом, только крытый соломой. Вокруг, как ни странно, никаких построек: ни хлева, ни сарая. Входишь в дом и попадаешь… в хлев. Поросята, утки, куры, а порою и корова. По дощечкам, утопающим в навозе, пробираешься в жилую комнату. Она одна. Большая печь занимает треть комнаты. Кровати нет, все спят на печи. Доски на полу не подогнаны, видны щели. Под полом хранится картошка. Отсюда и в доме стоит устойчивый земляной дух. Небольшие окошки без занавесок. Над столом — керосиновая лампа. Что сказать? Убогое крестьянское жилище.
