Первым важным шагом в решении этой задачи было оснащение дивизиона переговорным устройством. Теперь каждый радист имел микрофон и маленький громкоговоритель. Все подключено к пульту начальника смены. При нажатии тангенты микрофона включались головные телефоны и громкоговорители на радиостанции и на пеленгаторах. Мажоров старался натренировать своих радистов так, чтобы устное сообщение они сразу прокручивали в уме, кодировали и без задержки передавали.
Попробовали работать только в микрофонном режиме, без ключа. Для этого радист-разведчик должен был выдавать кодированную команду в эфир. Не получилось. Радисты, к сожалению, не успевали кодировать и нередко «шпарили» напрямую, в открытом режиме. К тому же и мощность передатчиков не обеспечивала необходимой слышимости микрофонов.
Поэтому упор был сделан на подбор способных радистов, хорошо работающих на ключе и обладающих умением быстрого кодирования.
Таких удалось подобрать как на узле связи, гак и на радиопунктах. Затраченные усилия не пропали даром. Время прохождения команды сумели сократить до минимума и довести до 15 — 20 секунд. Весьма неплохой результат!
Каждый день утром и вечером с пунктов поступали радиограммы, в которых сообщались пеленги и позывные немецких радиостанций, за которыми велось наблюдение. Количество радиограмм было немалым.
На основании этих данных оперативный отдел дивизиона определял координаты радиостанций, а по позывным — их принадлежность к дивизиям, корпусам и армиям. Далее информация шла в разведцентр.
К весне 1942 года авторитет радиоразведки значительно возрос. Ценность добываемых сведений радиодивизионами заинтересовала руководство Генерального штаба. Служба реформировалась, укреплялась. Был развернут 1-й отдельный радиополк «ОСНАЗ». 490-й дивизион, в котором служил сержант Мажоров, был переименован в 3-й отдельный радиодивизион этого полка.
Для Юрия Мажорова, в сущности, ничего не изменилось. Та же служба, дежурства. Правда, с наступлением весны он делал для себя все новые открытия, лучше познавая края предков.
Увеличивалась продолжительность дня, и он с удивлением наблюдал: 9 часов вечера, 10 и даже 11 часов, а на дворе все еще светло. Ничего подобного в Ташкенте не было. Даже в самые длинные летние дни уже в 9.30 вечера на улице темнело, и в открытых летних кинотеатрах начинались сеансы.
Но самое главное, что тронуло сердце сержанта, — подмосковные соловьи. Как-то возвращаясь с дежурства часов в пять утра, он в изумлении замер: высоко в ветвях деревьев удивительно сладко пел соловей. В Узбекистане соловьи не водились. Там было много голубей, горлиц, или, как их звали мальчишки, горлинок. Они тоже забавно «угукали»… Но разве можно их сравнить с соловьем!
