– Но сейчас там нет никакой татуировки, – не удержался от реплики Слава, так поразило его услышанное.
– От клейма мне помог избавиться пять лет спустя один военный хирург. Врач от бога, скульптор с золотыми руками, избравший для своих произведений вместо глины и камня живые человеческие тела. Но это случилось гораздо позже. В моей следующей жизни… Всего их три. Первая закончилась встречей с тайваньской гейшей. Вторая началась той ночью, в подвале принадлежащего триаде дома на окраине Владивостока. И длилась без малого четыре года, промелькнувшие словно одно мгновение. Вся это время я словно плавал в густом тумане. Меня почти непрерывно держали под воздействием сильнейшего наркотика. Но он не сводил окончательно с ума и не сушил тело, как, например, опиум. Напротив. Я тренировался как одержимый, постоянно просил еды и послушно выполнял любые приказы Мао. В основном приходилось убивать приговоренных. Много. Очень много… В редкие моменты, когда действие наркотика слабело настолько, что возвращалось загнанное в глубины мозга мое собственное сознание, я впадал в жуткую депрессию, выл, скрипел зубами от отчаяния, до одури бил кулаками в стену, кусал до крови губы и думал о смерти как о счастливом избавлении. Но вскоре в моем сумрачном подвале появлялся кто–то из мило улыбающихся людей Мао с чашкой бесовского пойла, и я все мигом забывал – моя рука сама тянулась к дьявольскому напитку. А выпив, я снова становился послушным исполнителем чужой воли. Не чувствующим боли, голода и усталости в течение двух–трех суток. Закончив свое очередное черное дело, я долго спал. Когда просыпался – сразу начинал есть за десятерых… И так – по кругу, до бесконечности. Но всему на свете рано или поздно приходит конец. Мне повезло. В один из тех редких моментов, когда подавленное наркотиком сознание на несколько минут вернулось ко мне, я наконец–то впервые смог перебороть себя. Дождался принесенной жирным китайцем ежедневной чашки с дурью, одним ударом вбил его плоский нос в череп и, попутно поломав стулом еще двух решивших остановить меня бойцов с нунчаками, вырвался из дома на свободу… Добрался до кладбища отслуживших свой срок кораблей и забился в какую–то щель, словно мышь. Около недели я отлеживался в трюме старого, давно брошенного корабля, переживая чудовищные ломки, вздрагивая от малейшего шороха и слизывая конденсатную пресную воду с ржавых железных стен трюма. Когда стало чуть легче, я впервые задумался: куда идти и что делать? С точки зрения закона я – преступник. На мне столько крови, что вовек не отмыться. Ни при каких смягчающих обстоятельствах. К тому же, как быстро выяснилось, за время моего пребывания в наркотическом плену в раздираемой гражданской войной стране окончательно сменилась власть. Ее взяли большевики. У меня не было ни денег, ни дома, ни родных – ничего. Мать умерла два года назад. Только сандалии, грязная вонючая одежонка на давно не мытом теле и клеймо…
