Она сомневалась… Глупо, но сомневалась.
Дверь захлопнулась. Возможность упущена.
Вся онемевшая, Шай медленно дошла до кровати и присела. Поддельное письмо так и осталось спрятанным у неё в рукаве. Почему она засомневалась? Неужели её инстинкты самосохранения настолько слабы?
«Я могу подождать ещё немного, — сказала она себе, — пока не будет готов знак сущности Ашравана».
Шай говорила себе это уже несколько дней подряд, даже недель. Фрава могла нанести удар в любой день. Она приходила всё чаще, под разными предлогами забирая её записи туда, где их тщательно проверяли. Работа уже подходила к такому моменту, когда другой Воссоздатель сможет во всём разобраться сам и закончить работу.
По крайней мере, так он подумает. Чем дальше она продвигалась, тем сильнее понимала, насколько невозможен проект. И тем больше ей хотелось закончить, несмотря ни на что.
Она взяла книгу своих записей о жизни императора, перелистывая, и поймала себя на мысли, что читает о его юношестве. Мысль о том, что ему не суждено жить снова, что вся её работа была просто ширмой, чтобы скрыть настоящую цель — побег… причиняла боль.
«О, Ночи, — думала Шай, — ты начинаешь привязываться к нему. Ты начинаешь смотреть на него, как Гаотона!» Нельзя позволять себе такие чувства. Она с ним даже никогда лично не встречалась. Его все презирали. Но так было не всегда. Нет, на самом деле император никогда не был человеком, недостойным уважения. Он гораздо сложнее. Как и любой другой человек. Она может понять его, она видит…
«Ночи!» — оборвала Шай свои размышления, вставая и убирая книгу в сторону. Ей нужно очистить мысли.
Когда Гаотона появился в комнате шесть часов спустя, Шай как раз прикладывала печать к дальней стене. Пожилой мужчина открыл дверь, шагнул в комнату и замер от увиденного. От печати, словно виноградные лозы, во все стороны змеились краски. Узоры и брызги: зеленые, алые, желтые… Картина росла, словно нечто живое. На ветвях вырастали листья, фрукты, целыми гроздьями, сочно лопались…. Узор всё наполнялся и наполнялся новыми деталями; вдруг, из ниоткуда, побежала окантовка, обрамляя золотом листья и сверкая на свету.
Фреска стала глубже, каждый сантиметр был словно пропитан иллюзией движения. Вот из-под вьющихся лоз вдруг выглянули шипы… Гаотона трепетно выдохнул и встал рядом с Шай. Следом вошел Зу, а двое других охранников вышли, закрыв за собой дверь.
Гаотона протянул руку и прикоснулся к стене, но, разумеется, краска была сухой. Стена считала, что была расписана таким образом много лет назад. Гаотона опустился на колени, рассматривая две печати, которые Шай поместила в основании картины. Только третья, поставленная выше, произвела трансформацию. Первые две содержали в себе заметки о том, как изображение должно быть исполнено. Основные направления, изменение прошлого, инструкции…
