Австралийский робинзон | страница 3

Что касается содержания книги, то его достоверность не вызывает у меня сомнений. Уильям Бакли, от имени которого ведется повествование, уверял меня, будто в его рассказе нет даже частицы вымысла. В этом убеждал меня и мой личный опыт. Я несколько лет провел среди туземцев Австралии, а еще раньше наблюдал жизнь обитателей многих далеких стран в других частях света.

По-видимому, именно это обстоятельство побудило нашего героя обратиться ко мне с просьбой написать о его жизни. С тех пор прошло немало времени, пока мы смогли практически приступить к делу. Обоим было недосуг.

Но вот Бакли отчислили с государственной службы и назначили ему пенсию — целых двенадцать фунтов в год.

Примерно в это же время я ушел с весьма «доходной» должности редактора колониальной газеты и, к нашему обоюдному удовольствию, приступил к работе.

Излагая историю жизни Бакли от первого лица, я старался передать его воспоминания безыскусными словами, наиболее соответствующими характеру его мышления.

Я родился в 1780 году в Англии, в графстве Чешир. Родители мои были бедные люди и честным трудом зарабатывали свой хлеб, возделывая небольшой участок земли в окрестностях Маклсфилда. У них было четверо детей — два мальчика и две девочки.

Не знаю, что стало с моими сестрами, а о брате я совсем недавно слышал, будто он по сей день живет в графстве Чешир, в городке Мидлвитче, славящемся своими соляными копями.

Необычный, бродячий образ жизни, который мне пришлось вести, естественно, стер из моей памяти многие воспоминания детства и юности. Картины той поры редко посещали меня, да и то казались смутным сном. Но все же кое-что я помню хорошо.

Помню, что почему-то я рос у деда со стороны матери и что он заставлял меня ходить в вечернею школу, где я научился читать. Когда мне минуло пятнадцать лет, добрый старик отвел меня к каменщику Роберту Уайятту, чтобы тот научил меня класть дома, — ирония судьбы, как вы сами потом увидите, ибо я в течение тридцати двух лет жил в совсем иных строениях, которым крышей служили бескрайние просторы неба. По-видимому, дедушка и бабушка, с первых дней моей жизни заменившие мне родителей, не проявляли должной строгости, поэтому требовательность каменщика и даже его усилия сделать из меня хорошего мастера казались мне проявлениями ничем не вызванной жестокости. Это порой выводило меня из себя, недовольство мое было сильнее доводов рассудка, и в девятнадцать лет