На голове грудились
пухлые вороха моховые.
В ушах обезьяньих
спутанные росли лианы.
Были виски безволосы,
но покрыты обильной травою зеленой.
Челюсть была безборода,
но густо одета болотной осокой,
Чернела земля меж бровями,
Глина в ноздрях лепилась.
Все вместе являло вид неопрятный.
Пальцы – грубы и жестки,
Ладони – толсты и корявы,
Тело обильной грязью покрыто.
Глаза, налитые кровью,
быстро вращались в своих орбитах,
Громкие звуки при том издавая.
Хотя обезьяна
неумолчно болтала —
В ящике тесном
никак не могла повернуться.
На Сунь Укуна
и впрямь она походила,
каким назад пять столетий тот обретался.
Ныне – конец испытаньям,
стряхнул он сети кары Небесной.
– Это вы по воле императора идете в Индию за священными книгами?
– Да, я, – отвечал Сюаньцзан. – А почему ты об этом спрашиваешь?
– Я – Великий Мудрец, равный Небу, – промолвила обезьяна. – Пятьсот лет тому назад я учинил на Небе дебош. За это Будда и заточил меня в каменный ящик. Недавно сюда пожаловала сама богиня Гуаньинь, и я попросил ее вызволить меня из-под горы. Богиня сказала, что единственный путь спасения для меня – это не творить больше зла, а также послужить паломнику за священными книгами в его трудном пути. С того дня я день и ночь с нетерпением жду вашего появления. Я буду верным вашим учеником и последователем.
– Все это похвально весьма, что ты говоришь. Но как, скажи на милость, я могу вызволить тебя, если нет у меня ни топора, ни долота?
– Не нужны ни топор, ни долото, – отвечала обезьяна, – нужно только ваше желание.
– Что же, я рад помочь тебе, – промолвил Сюаньцзан.
– Тогда послушайте меня, – произнесла обезьяна. – На вершине этой горы есть каменная плита с оттиснутыми самим Буддой золотыми иероглифами. Эти иероглифы надо отделить от плиты, и я сразу окажусь на свободе.
Вместе с охотником монах поднялся на вершину горы и действительно увидел каменную плиту с золотой надписью: «Ом мани падме хум…»
Приблизившись к плите, Сюаньцзан опустился на колени и произнес:
– Если обезьяна сказала правду и ей суждено стать на Путь Истины, пусть эти иероглифы отделятся от плиты, если же все это ложь и обезьяна по-прежнему будет бесчинствовать, пусть останутся эти иероглифы на месте!
Не успел монах умолкнуть и коснуться надписи, как налетел легкий, напоенный ароматом ветерок, и золотые иероглифы, отделившись от плиты, вознеслись ввысь.
Прежде чем выйти из ящика, обезьяна сказала:
– Прошу вас, учитель, отойти чуть подальше, не то я могу напугать вас своим появлением.
