Вот так я сидел и все читал; было далеко за полдень, часа четыре, может, пять. В голове моей кружились Моисей и Исайя, мудрецы из Талмуда и реликвии, испанская инквизиция смешалась с разделением мясных и молочных блюд. Два дня я ничего не ел, а в голове моей вертелась вся эта кутерьма. И тут раздался звонок и передо мной предстала Имоджин с чемоданом в руках.
Марджори тяжело вздохнула, и, улыбнувшись, Ноэль продолжал:
— Она была усталая, как собака, до смерти голодная и вся в грязи. Только что приехала из Тулсы, Оклахома, в Нью-Йорк — сбежала, поссорившись с мужем. Заложила почти всю свою одежду, чтобы купить билет на автобус. Этот ее так называемый нефтяной магнат оказался всего-навсего провинциальным жуликом. Но, похоже, она действительно любила этого парня; три года терпела, а потом взяла и уехала. Все это она рассказала мне, мешая слезы и шотландское с содовой. Меня это довольно-таки удивило: раньше я считал, что чувств у нее не больше, чем у быка. Почему она пришла именно ко мне? Не знаю. Может, потому, что из всей нашей сумасшедшей компании у меня одного фамилия все еще фигурирует в телефонном справочнике? Я велел ей принять душ, переодеться, ну и все остальное. Потом мы вышли на улицу, купили бифштексы, и она тут же воспрянула духом. Мы немного поболтали, вспоминая прежнее, дурацкие проделки нашей компашки, немного выпили, и тут усталость доконала ее. Она отправилась спать на мою кровать. А я опять шатался по улицам, пытаясь нащупать потерянную нить.
Мардж, может, это неприятно поразит тебя, но все исчезло, исчезло как сон. У меня ничего не осталось. Нет, кое-что все же я сохранил. Прости, сигарету? — Ноэль зажег одну.
Она взяла сигарету, с трудом осознавая, что делает. Взгляд ее остановился на его лице, искаженном, небритом, с поблескивающими глазами.
— Так что же у тебя осталось?
— Отвращение, — просто сказал Ноэль, — страшное, противное отвращение и вместе с тем удивление, какой я болван, самый страшный болван во всей Гринвич-Виллидж, где болванов и так хватает. Я вернулся обратно в двадцатый век. Я опять был Ноэлем Эрманом, а кругом автомобили и неоновая реклама, а над головой самолеты с красными и зелеными огнями. Я хотел стать раввином — какая глупость! Все равно что подниматься на Эверест в домашних тапочках. Безумные фантазии поразили мой разум — вот и все. И вообще все, что случилось, вызвало у меня серьезную тревогу за состояние психики, пока я не сообразил, откуда все это. Имоджин отвела меня от края пропасти. Век буду благодарен этой корове.
