Стрижка под одну гребенку, конечно, враждебна любви; чувство это переполнено личным своеобразием, в нем масса непохожего у разных людей.
Впрочем, согласны с этим далеко не все, и даже крупные мыслители бывали против такого подхода. Шопенгауэр, великий философ пессимизма, еще полтора века назад отвергал индивидуальность любви. Любовь для него была как бы маской на инстинкте продления рода; этот инстинкт, говорил он, гений рода, его дух-хранитель, он царит над людьми и порабощает их. И все, что кажется людям особым, личным в их чувстве — это обман природы, а на самом деле они — рабы инстинкта и живут в путах самообмана. В чувствах мужчины и женщины нет ничего личного, высшего, говорил Шопенгауэр, и в лад со своими взглядами он прожил жизнь холостяком.
Сейчас разница между любовью и инстинктом рода гораздо понятнее, и многие из нас считают азбукой индивидуальность, личную непохожесть любви. Но в глубинах этой непохожести — прошу прощения за пропись — лежат похожие влечения, те общие знаменатели, которые и делают любовью такие разные у разных людей чувства.
Что касается «закономерностей», которые движут любовью, то одни из них, наверно, правят большинством людей, другие — совсем немногими, причем на одних больше действуют одни закономерности, на других — другие…
Среднего человека нет вообще, это надуманная условность, ложная схема. Есть типы людей, много человеческих типов, и люди, которые входят в один тип, при всем своем личном своеобразии имеют между собой важное сходство, относятся к одной группе — или психологической, или биологической, или социальной, или возрастной и т. п.
У людей, которые относятся к одному такому типу, есть много похожего и в самом чувстве любви. У холериков, например, любовь-гейзер, бурная и «пульсирующая»: она живет вспышками, как исландские гейзеры, которые бьют прерывистой струей. У флегматиков — как бы любовь-озеро, ровная и спокойная, с умеренной теплотой чувств, со спрятанными, но сильными течениями.
У интровертов, людей, обращенных в себя, любовь психологически усложненная, полная запутанных переливов; у экстравертов, обращенных вовне, чувства гораздо проще, любовь больше уходит в действия, чем в переживания…
Есть разные виды любви, и в любви разных людей, которые относятся к одному психологическому типу, есть, видимо, и разные, и похожие вещи. По-моему, это очень поверхностно — говорить, что в любви нет повторяемого. Конечно, каждая любовь неповторима, но в ней всегда много повторимого. Больше того, всякая любовь — это неповторимое сочетание повторимых ощущений; повторимых — потому что все они принадлежат к любви, и почти каждое из них — но по-своему — могут испытывать и другие любящие
