Все наши ощущения — зрительные, слуховые, вкусовые, обонятельные, осязательные — бывают и осознанными, и неосознанными.
Все наши чувства — любовь и ненависть, дружба и презрение, симпатия и антипатия — несут в себе осознаваемые и неосознаваемые слои.
И наши мысли, перед тем, как осознаться, проходят, очевидно, какой-то путь в подсознании. Особенно касается это интуитивных мыслей, мыслей-озарений, которые вдруг непонятно как высвечиваются в мозгу.
Впрочем, в последнее время этот слой психики начинают именовать надсознанием, сверхсознанием — но об этом чуть дальше.
Что касается слова «душа», то психологи, пожалуй, напрасно отказались от него. Слово «психика» произошло от древнегреческого слова «душа», психэ, и в сегодняшнем обиходе под душой понимают или эмоциональный срез психики — психику без логического рассудка, рационального слоя, или всю психику, но как бы с отодвинутым на задний план рассудком, который заслоняется чувствами.
Говоря упрощенно, под душой здесь понимают как бы детскую, исходную психику, психику, в которой правят чувства и образное мышление, а логическое мышление подчинено им. В таком вот смысле слово «душа» и применяется в этой книге.
Любовь — не просто влечение к другому человеку: это и понимание его, понимание всей душой, всеми недрами ума и сердца. Французы недаром, наверное, говорят: быть любимым — значит быть понятым.
Пожалуй, именно поэтому так часто поражаются влюбленные, особенно девушки: как глубоко он понимает меня, как точно угадывает самые смутные мои желания, как он схватывает с полуслова то, что я хочу сказать. Такая сверхинтуиция, которую рождает любовь, такое со-чувствование с чувствами другого человека — один из высших взлетов любви, и оно дает невиданные психологические состояния — блаженство полнейшей человеческой близости, иллюзию почти полного физического срастания двух душ.
Гармония «я» и «не я», которая бывает в настоящей любви, тяга к полному слиянию любящих — одна из самых древних загадок любви. О ней тысячи лет писали поэты и философы; еще Платон говорил, что влюбленный одержим «стремлением слиться и сплавиться с возлюбленным в единое существо». Но, пожалуй, ярче других это странное психологическое состояние понял Лев Толстой.
…Константин Левин из «Анны Карениной» пережил после свадьбы поразительное — и, видимо, не придуманное — ощущение. (Толстой вообще вложил в своего героя много собственных чувств, и не случайно, пожалуй, фамилия героя происходит от имени автора). Как-то Левин опоздал домой, и перенервничавшая Кити встретила его горькими упреками. Он оскорбился на нее, хотел сказать ей гневные слова, «но в ту же секунду почувствовал, что… он сам нечаянно ударил себя». «Он понял, что она не только близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он». «Она была он сам».
