Мед и яд любви | страница 25



Пожалуй, это самое сложное и самое загадочное из человеческих чувств, и в ней одной больше тайн и загадок, чем во всех остальных наших чувствах, вместе взятых.

«Можете ли вы дать определение любви как духовно-нравственного и биопсихологического явления?

Можете ли определить ее место среди других человеческих чувств и ее значение для жизни человека?» (Новосибирск, гуманитарный факультет НЭТИ, ноябрь, 1976).

Многие пытались «дать определение» любви, и, к сожалению, почти все эти определения неузнаваемо упрощали любовь. Чувство это такое тысячеликое, что еще никому не удавалось уловить его в сети понятийной логики. Не раз накидывали на него такие сети, но всегда в них оказывалась не «синяя птица любви», а ее жестококрылое подобие, закованное в перья наукообразных и скукообразных словес.

Вот, например, одно из недавних таких определений — из «Словаря по этике» (М., 1983): «Любовь — чувство, соответствующее отношениям общности и близости между людьми, основанным на их взаимной заинтересованности и склонности… Л. понимается в этике и философии как такое отношение между людьми, когда один человек рассматривает другого как близкого, родственного самому себе и тем или иным образом отождествляет себя с ним: испытывает потребность к объединению и сближению; отождествляет с ним свои собственные интересы и устремления; добровольно физически и духовно отдает себя другому и стремится взаимно обладать им».

Такой разговор о любви на враждебном ей языке умертвляет ее, превращает в труп чувства. Это узко понятийный, сухо логический подход, он отсечен от живого образного мышления и потому обречен на провал. Такая унылая ученость не способна ухватить живой трепет любви, ее противоречивейшую многосложность, ее тайны — тот «икс», который всегда пропитывает ее и не поддается никакому выражению словами.

Определение, которое было бы более или менее верным зеркалом любви, должно, наверно, быть плодом понятийного и образного мышления вместе, нести в себе и текст — о том, что в любви ясно, и подтекст — о том, что неясно. (Как говорил Метерлинк, великий бельгийский поэт, «определить слишком точно — значило бы заковать в кандалы»).

Оно должно быть очень многозвенным — равным многозвенности любви. В него должно бы входить большое и сложное переплетение мыслей; каждая из них как бы ухватывает один из лучей этого чувства, а все вместе, в единстве, они как бы вбирают в себя весь сноп этих лучей, все их переливы друг в друга. И такое определение, наверно, должно бы не начинать, а венчать разговор о любви, быть его сгущенным итогом, выводом из всего, что было сказано обо всех гранях любви.