Это уже говорилось по-французски, но барон все-таки только продолжал улыбаться.
- Мы еще спросим у моей почтенной Жанны ее мнения, - сказала княгиня и, когда девушка пришла за чашкою, хозяйка сказала:
- Анна Фетисовна, вам ведь сегодня очень понравился здешний король?
- Да-с, очень понравился, - скоро отвечала Анна Фетисовна.
Княгиня шепнула мне: "она злится", и продолжала вслух:
- А как вы думаете, если бы он приехал к нам в Москву, под качели?
Девушка молчала.
- Вы не хотите с нами говорить?
- Для чего же ему к нам, в Москву, приезжать?
- Ну, а если бы взял да и приехал? Как вы думаете: присел ли бы он к нашим мужичкам?
- Зачем же ему к нашим приседать, когда у него свои есть, - отвечала Анна Фетисовна и поспешно ушла с пустою чашкою в свою комнату.
- Она положительно злится, - сказала по-французски княгиня и добавила, что Анна Фетисовна пламенная патриотка и страдает страстию к обобщениям.
Барон все улыбался и скоро ушел. Я ушел часом позже.
Когда я простился, Анна Фетисовна, со свечою в руке, пошла проводить меня по незнакомым переходам отеля до лестницы и неожиданно сказала:
- И вы, сударь, согласны с тем, что нашей природы все люди без достоинства?
- Нет, - говорю, - не согласен.
- А зачем же вы ничего не сказали?
- Не хотел напрасно спорить.
- Ах, нет, сударь, это бы не напрасно... И еще при чужом бароне... Для чего всегда о своих так обидно! Будто нам что дурное, а не хорошее нравится.
Мне стало ее жалко, да перед нею и совестно.
Заграничное мое странствование продолжалось недолго. Осенью я уже был в Петербурге и однажды в одном из переходов гостиного двора неожиданно встречаю Анну Фетисовну с корзинкою гарусного вязанья. Поздоровались, и я ее спрашиваю о княгине, а Анна Фетисовна отвечает:
- Я о княгине, сударь, ничего не знаю - мы с нею расстались.
- Неужели там, за границею?
- Да, я одна вернулась.
Зная их долголетнюю свычку, почти, можно сказать, дружбу, я выразил непритворное удивление и спросил:
- Из-за чего же вы расстались?
- Вы эту причину знаете: при вас было...
- Неужели из-за австрийского императора?
Анна Фетисовна минуту промолчала, а потом вдруг отрезала:
- Что же мне вам сказывать: сами видели... Он очень вежливый и в том ему честь, а мне за княгиню больно стало - за их необразование.
- Да что же тут касалось образования княгини?
- А то, что он король, да умел как сделать, встал да сел со всеми заровно, а мы, как статуи, в коляске напоказ выпятились и сидели. Все нас и осмеяли.
