Я не буду описывать тебе свои чувства по поводу сообщения тебе этой новости. Существует одна-единственная вещь, которая делает это для меня приятным. Я молюсь о том, чтобы официальное вмешательство в это дело воспрепятствовало любому личному противостоянию, которое может быть дерзко спровоцировано.
Мой дорогой кузен. Я пишу это в величайшем душевном страдании. Я едва могу видеть страницу. Но надеюсь, этого достаточно, чтобы дать тебе основание для действий.
С искренним уважением,
София Гамильтон.
Она уехала. Это была первая мысль, которая поглотила его. Себастьян сидел, навалившись грудью на стол, в руке он держал смятое письмо. Она уехала без предупреждения, и было невозможно вернуть ее обратно. Затем он расправил письмо на столе и снова начал сосредоточенно изучать его. Похоже, что она писала его в ярости, так как оно было полно самых нехарактерных черт: тире, подчеркиваний, запутанных предложений. Должно быть, София написала его на борту корабля, как раз перед отплытием, за несколько секунд до того, как повернулась спиной к событиям, к началу которых она дала толчок.
Она полагалась на то, что он будет действовать, и быстро. Это доставило ему чувство огромнейшего удовлетворения — знать, что он был ее инструментом в самом страшном решении в ее жизни.
Себастьян взял чистый лист бумаги и позвал слугу. Он откупорил бутылку с чернилами и окунул в нее перо, аккуратно вытер его кончик о край, затем неторопливо написал несколько слов и поставил подпись твердой рукой. Требовалось всего две строчки, так как письмо Софии отправится вместе с его, чтобы придать сообщению большей убедительности. По поводу ответа он не сомневался.
Себастьян хотел прикоснуться к ее письму своими губами, прежде, чем вложить его в другое; он сожалел о расставании с ним даже на час.
Скрепив его печатью, Себастьян передал письмо слуге.
— Отнесите это в конюшни. Пусть седлают моего гунтера и посадят верхом лучшего наездника, мне все равно, кого. Он должен отвезти это майору Хуперу в казармы в Эксите; дождаться ответа и вернуться назад. И я хочу, чтобы мне подали карету.
Затем Себастьян заставил себя немного подождать, что было неприятно, потому что его мысли продолжали возвращаться к Софии Гамильтон. Почему именно сейчас, много месяцев спустя после того как она подписала это глупое письмо военному трибуналу, она решила отвернуться от своего протеже? Что бы она ни увидела в Джолифф-корте, это, должно быть, в самом деле ужасным. Каким образом она обнаружила это, вызывало у него еще более неприятное чувство. Мысль о том, что она имела привилегию быть допущенной к доверию француза, заставляла его кровь кипеть. Но теперь она испугалась и, разъяренная и раненая, оставила поле действия своему кузену.
