Сразу после своей свадьбы поделилась с Георгием сомнениями ― работа мужа в кино не казалась мне надежной. Георгий пожурил, что вышла замуж «очертя голову», но писать не перестал.
Игорю я не показывала его писем, держала их в канцелярии, там же строчила ответы.
А потом писать перестала ― было мучительно стыдно сознаться в грубой ошибке с замужеством, но преследование меня и «моих покровителей» заставило излиться в отчаянных жалобах именно Георгию.
Он к этому времени стал секретарем парторганизации части. Я в подробностях описала свое «дело» и попросила с партийных позиций посмотреть на поведение судьи Возновича, дать совет, что делать дальше. И тут моя вера в сердечность «эпистолярного» друга пошатнулась ― ответа я не получила. Разочарованию не было предела. Не выдержала и написала короткое, язвительное и, как думала, последнее письмо.
Спустя два или три дня, в воскресенье, в дом, вытаращив глаза, вбежал Шурка, мой младший брат (он здорово вытянулся за лето):
― Рая, ― заполошно закричал он, ― к тебе корреспондент!
Я схватилась за одно платье, потом за другое, метнулась от шкафа к зеркалу, а расческа, как назло, куда-то запропастилась. Наконец, задержав дыхание, одернув на бедрах юбку, степенно вышла на крыльцо.
Невысокий, хорошо одетый человек с желтым кожаным портфелем представился:
― Илья Лин, ― и протянул руку.
Я хорошо знала эту фамилию ― хлесткие фельетоны Лина в «Косомолке» читала вся страна.
― Рая Нечепуренко, ― робко сказала я. ― Проходите, правда, у нас не убрано.
― А давайте на свежем воздухе, ― предложил фельетонист и показал на скамеечку.
Он поставил портфель в траву и, делая пометки в блокноте, долго и участливо меня расспрашивал. Оказалось, он уже побывал у меня на работе и в Пушкино, где узнал, что нарсудья Вознович поставил вопрос о моем праве состоять в рядах комсомольской организации. Но Лин попросил разбор дела в ячейке задержать.
― Спасибо, ― робко поблагодарила я.
Лин широко улыбнулся и сказал, что теперь имеет прекрасный материал для поучительной статьи о нечуткости руководства и травле комсомолки.
― Как? Вы хотите об этом писать? ― испугалась я, ― Вы хотите рассказать о моей глупости, о моей доверчивости на весь Советский Союз?
― Но как же иначе? Чтобы понять причины и сделать выводы, необходимо изложить всю историю!
― Ой, пожалуйста, не надо! Не хочу! ― взмолилась я.
― Но тогда мне будет трудно помочь вам остаться на работе, ― задумчиво сказал он.
― Я оттуда уйду, совсем уйду! ― наконец-то меня осенила идея, которая уже давно должна была пробраться в мою голову!
