На том конце провода надолго повисло молчание. Наконец Тирнан сказал:
— Можете доехать со мной до аэропорта. Я подберу вас у парковки МЦФУ в шесть вечера. Это все, что я могу для вас сделать.
Гарри, откинувшись на спинку кресла, выдохнула:
— Спасибо, вы делаете мне огромное одолжение.
— О, не заблуждайтесь — я делаю это не ради вас. Я делаю это ради вашего отца. — Тон Тирнана был язвительным. — Я его любил.
«Архив “Айриш таймс”. Пожалуйста, введите ваш поисковой запрос».
Гарри обвела взглядом бокс, служивший ей офисом. Ее пальцы замерли над клавиатурой. Сжав зубы, она ударила по клавишам: «Сальвадор Мартинес, Сорохан, инсайдерская торговля», — изо всех сил стиснула мышь и щелкнула «Поиск», не дав себе успеть передумать.
По экрану потянулся список публикаций о ее отце. Первая статья была датирована седьмым июня две тысячи первого года. «Высокопоставленный инвестиционный банкир, служащий “КВК”, задержан по обвинению в инсайдерских махинациях». При виде следующей серии заголовков Гарри почувствовала, как горло сдавливает знакомая боль: «Банкир Мартинес отвергает обвинения», «Выявлен инсайдерский круг — вовлечены крупнейшие инвестиционные банки», «Мартинес сколотил миллионы на инсайдерских махинациях». Гарри медленно проматывала список вниз, заново прослеживая путь отца к его катастрофе, пока не добралась до последней статьи. Статья, датированная четырнадцатым апреля две тысячи третьего года, была озаглавлена сухо, без прежней сенсационной крикливости: «Сальвадор Мартинес заключен в тюрьму».
В тот день, когда отца посадили, Гарри сидела у матери в кухне. Мириам с Амарантой вернулись из суда, где присутствовали при вынесении приговора. Гарри не пошла с ними. В последние месяцы она вообще перестала ходить на судебные заседания и даже читать газетные отчеты о судебном процессе. Окончательно разуверившись в невиновности отца, она чувствовала, что все-таки не может в полной мере осознать всю глубину его вины.
Гарри стояла в дверях, обхватив себя за плечи — так, будто на ней была смирительная рубашка. Мириам, прямая, как жердь, сидела за кухонным столом, теребя в руках кухонное полотенце. Ее светлые волосы были стянуты в тугой пучок, на похудевшем лице проступила почти славянская скуластость. Не в силах смотреть матери в глаза, Гарри уставилась на полотенце. Полотенце было в красно-белую полоску. Гарри вспомнился костюмчик пастушкá из ее первой школьной пьесы. Ей хотелось быть ангелом, с крыльями и нимбом, — но мать сказала, что на эту роль могут претендовать только блондинки.
