— Тогда, может, пришлете нам какой-нибудь провизии, чтобы мы хоть изредка могли питаться по-человечески? — робко спросила жена Пойтека.
— Жена! Довольно! Как только прихожу домой, ничего другого не слышу, кроме вечных жалоб…
Пойтек так хватил по столу кулаком, что задребезжали тарелки.
В усадьбе графа Карольи в Капосташмедьере началась жатва. Петр живет и работает там среди батраков. Он поступил косцом.
— Не иначе, как приглянулась этому народному комиссару какая-то из наших молодух, — шептались крестьяне.
— Через час наверняка косу бросит…
Но это предсказание не сбылось. Петр целый день работает вместе с остальными. И вечером он тоже не уходит. У костров идут разговоры.
— Сразу видать, не городской белоручка, — благосклонно замечает старый батрак.
— Это еще как сказать! Поглядим, что дальше будет. Он, может, хочет пролезть в депутаты, а не то, и вовсе дурное дело замышляет…
— А кто его знает!..
У костра, где сидит Петр, беседа идет о народе и общем положении страны.
— Ну, а нам что Бела Кун привез из России? Земли-то, небось, нам не дал?
— Раньше земля принадлежала графу, а теперь она наша — принадлежит всем.
— Наша-то наша, да не моя!
— Наша — это и значит: принадлежит всем нам сообща.
— Так не мне же!
— Я и не говорю, что лично вам. Она ни моя, ни ваша, ни третьего кого — она наша.
— Так-то оно так, да все же не моя…
— А так разве не лучше? Сообща работаем, сообща и кормимся.
— Да-а-а. Что ни день, то по нескольку телег со всякой снедью в город отправляют. Скот туда гонят, яйца и молоко туда везут, а оттуда что мы взамен получаем? Все общее, все нам принадлежит! Как бы не так!..
— Косу городской рабочий выделывает. И машину, которой молотите, и сапоги…
— Коса не моя и машина не моя… А уж что до сапог, то как был раньше босым, таким и остался.
Петр пускается в объяснения. От других костров тоже подходят косари. Петра обступают, внимательно его слушают, но вопросов ему не задают и на его вопросы отвечают молчанием.
Ночь стоит теплая, от костра жарко, но несмотря на это, Петра берет дрожь. Чтобы заставить людей разговориться, он старается выражаться попроще, крестьянским языком… Быть может, кого-нибудь да заденет за живое, быть может, кто-нибудь да порасспросит его о том, что это за хитрая штука — этот общий коллективный труд? Но либо все уже знают, что это такое, либо же никому нет охоты расспрашивать.
— О чем задумался, отец? — обращается он к посасывающему трубку старику, высказавшему некоторое время назад недоверие к идее общности имущества.
