- На днях, Валек, обломится самое поганое. Готовься.
- Что именно?
Баринов замялся.
- Может, конечно, треп, но слышал я там какие-то намеки. Что-то вроде лабораторного опыта готовится, и твоя фамилия рядом мелькала.
- А мне одын хрэн, - вмешался Хазрат, - что опыт, что мордобой. Ко мне ток подклучали, я тэрпел, порошок в рот совали, я глотал. Главное бы хозяйство не трогали - и ладно.
- Что ты называешь главным?
- Понятно что...
- Интересно! Зачем оно тебе нужно - это хозяйство?
Хазрат осторожно прикоснулся к распухшему колену. Смуглое его личико покрылось сеточкой сосредоточенных морщин. К боли он прислушивался, как кот-охотник к шебуршанию расшалившейся мыши.
- Кто знает, - глубокомысленно изрек он, - сегодня мы тут, а завтра где-нибудь еще.
- Оптимист, - Баринов фыркнул.
Валентин, не замечая того, что делает, крошил в ладони жесткий сухарь.
- Значит, думаешь, могут списать, как Карпенко?
- Может, так, а может, и хуже сделают, - поднявшись из-за стола, Баринов прошелся по камере. - Кое-кто из старожилов поговаривает, что есть тут у них госпитальный полигон. Соображаешь? Туда самых здоровых берут. Сыворотки всякие испытывают, наркоту.
Валентин помрачнел.
- Что ж, с них станется.
- Ну... Я ведь только гадаю. Откуда мне знать? Может, действительно только треп.
- Давайтэ лучше споем, а? Зачэм грустыть? - Хазрат, не любивший мрачных разглагольствований, вполголоса тоненько затянул:
- Ух, рабынья куравая, белые цеты...
Раньше от этой "рабыньи" они тотчас хватались за животы, но сейчас оба промолчали. Валентин рассеянно глянул на ладонь, ссыпал истолченный сухарь в кружку.
- Ладно... Хазрат прав. Чего гадать? Что будет, то и будет.
- Лишь бы главное хозяйство не трогали! - фыркнул Барин.
- Правыльно!..
Свет под потолком мигнул, сменился на тускло-голубой, как в купейных поездах. Валентину захотелось зажмуриться. Лица собеседников враз стали темно-синими, зловещими. Чаевничали ожившие покойники, утлое пространство камеры напоминало гигантский гроб.
Глава 6
Нестерпимо ныл затылок, жилка на виске пульсировала с пугающей силой. Казалось, еще чуть-чуть, и давление, подпирающее снизу, сорвет голову, словно ветхонький клапан, ударит багровым фонтаном в потолок, безобразно зальет комнату. Логинов проглотил капсулу понтала и, одевшись, вышел в подъезд.
Пролетом ниже расположился на четвереньках дед Костяй - из всех чудес дома чудо номер один. Вот и сейчас он макал кисть в детское ведерко с масляной краской, прорисовывая на стенах хвостатых петушков, какие-то затейливые ягодки с листочками. Возле деда ползал чернявый котенок. Мордочку с белым пятном на лбу он норовил окунуть в ведерко, и дед Костяй, отстранял его, всякий раз выговаривая:
