Это попытка рассказать хорошую историю про хорошего человека (всё-таки купола не врут, даже когда их лепят на обложку для обмана), – историю, которой здорово мешает стремление непременно втиснуться в «полноценную» литературную форму. Мне бы волю – я сократил бы это до небольшой повести или даже рассказа.
Выкинул бы сюжетную линию про уверовавшего юного гопника, про «войну в Чечне» (мужчина не пишет, как рожал, не потому, что ему фантазии не хватает, а чтоб не показаться смешным), выкинул бы мистику – то есть всё, что сделано в книжке плохо. Оставил бы то, что хорошо, и получилось бы примерно следующее.
Молодая женщина, мать мальчика лет шести-семи, тяжело больна. Ей предстоит операция, после которой она то ли выживет, то ли нет. Она журналистка областной газеты. Из Тюмени. По работе ей часто приходится сталкиваться с людской жадностью, коварством, тщеславием, лживостью. Дома говорит с зеркалом. Главный жизненный тон – усталость.
Незадолго до операции она едет в командировку по стойбищам хантов – северных оленеводов-охотников. И хотя их быт и нравы тоже далеки от требуемого совершенства, ей всё же становится среди них легче и нестрашнее. Она возвращается в Тюмень, прощается с сыном и ложится на операцию. Выживает или нет – непонятно и неизвестно.
По уму бы на обложке должны быть северные олени и чум. Книгу вытягивают ханты, очерки их нравов и быта. Без этого её не стоило бы и читать, несмотря на несколько удачных образов и умных мыслей. Просто удивительно, до чего простой и сильнодействующий приём: впусти в литературу «естественного человека», будь то хоть дикарь, хоть «деревенщик», хоть заповедный князь Мышкин или какой-нибудь матрос Чижик – и всё, готов прецедент, история сложилась сама.
В городе – томительно, скучно (скучно читать), душевная маета и муть. В тундре, в чуме всё по-другому. Тут событий больше, чем слов в голове. Вот хотя бы – в соседнее стойбище ехали, буран настиг в пути; брезентом накрылись, два часа переждали, откопались и поехали дальше, – да любому горожанину одного такого приключения хватит, чтоб вспоминать всю жизнь.
Здесь героиня погружена не в себя, а в какие-никакие обстоятельства, в мир Божий, пусть это и чуждый нам, экзотичный, а потому не вполне «настоящий» мир. И всё же он «настоящее» того, городского, где человек ухитряется всё время быть сам за себя и сам по себе, один. Когда один – ещё поди пойми, чудится тебе или нет. А люди – скажут.
