Короче говоря, я ушла из лагеря. И совершенно беспрепятственно добралась до невесть зачем мне понадобившегося берега. Потом так же спокойно спустилась к воде. Зашла туда сначала по колено, потом чуть поглубже, намочив свои единственные, не слишком стойкие к водным процедурам штаны. Осторожно опустилась на колени и села на пятки — прямо так, в реку, щедро вымочившись уже до пояса. Сложила, как послушная девочка, руки на коленках и безо всякого удивления принялась чего-то ждать.
Ждать, правда, пришлось недолго: всего через несколько минут вода впереди забеспокоилась.
Сейчас мне трудно вспоминать об этом. Тогда я воспринимала мир нечетко и как-то размыто, будто смотрела на себя со стороны. Причем словно через старое и очень мутное стекло. Одна часть сознания по-прежнему бодрствовала, позволяя глазам видеть, а ногам — спокойно идти в нужном направлении, но другая при этом отстраненно наблюдала за происходящим, никоим образом не собираясь вмешиваться.
Когда темная вода осветилась изнутри, в моей душе ничего даже не дрогнуло. Опять же — ни удивления, ни радости, ни страха. Ничего, кроме смутного ощущения, что так и должно быть, а еще легкого беспокойства, вызванного сгустившимся на противоположном берегу мраком. Кажется, оттуда донесся какой-то тихий звук, напоминающий далекое, нетерпеливое рычание. Однако, повторяю, тогда мне было не до него — я как завороженная смотрела на медленно расходящиеся в стороны волны, из-под которых, как из-под темного хрусталя, медленно и величественно выплывала большая кувшинка.
Конечно, с кувшинкой всплывший цветок имел весьма отдаленное сходство, потому что мог похвастать несколькими десятками сердцевидной формы лепестков и ослепительно белым цветом окружающего их венчика. Каждый лепесток испускал ровное золотистое свечение и казался по-настоящему совершенным. Чудом каким-то, случайно подсмотренным и не по праву увиденным. И уж конечно, это чудо не могло принадлежать обычной кувшинке, но другого слова у меня просто не нашлось. Сравнивать такую красоту с лотосом как-то банально, а с чем-то другим — попросту нелепо.
Не соображая, что делаю, я протянула руку, слушая внезапно зазвучавшую в лесу тихую мелодию. Это была песня… древняя, неповторимо прекрасная песня, в которой не было слов, но в которой вместе с тем крылся сокровенный смысл моего существования. Мне даже показалось, что песня была именно обо мне. И показалось, что пел ее тот необычный цветок, к которому я так настойчиво тянулась. Он пел с таким трепетом и мольбою, до того настойчиво, что я вдруг начала петь в ответ. И не могла не коснуться ладонью этого нежного чуда.
