Понимаю его еще меньше, но киваю.
— Если ты не лгала насчет девственности… Словом, ты можешь уйти, охрана не станет тебя удерживать. Можешь избавиться от девственности за эту ночь и тебя не стану удерживать я. Или можешь лечь спать, а завтра, после осмотра моего врача, если твои слова подтвердятся, мы поженимся.
Он переступает порог.
— Увидимся? — вопрос, не уверен, что застанет, когда проснется.
Уходит, не оглядываясь. А я опускаюсь на ковер, у открытой двери, смотрю в пустой коридор, и думаю, чего я хочу больше? Догнать его, ударить, расплакаться или выйти за него замуж?
Напротив останавливаются чьи-то ноги, в ступоре рассматриваю рыжие ботинки.
— Что с вами?
С неохотой перевожу взгляд от ботинок к лицу — тот самый водитель. Смотрит с сочувствием, в голосе тревога, но мне чудится, что он здесь по приказу Яра, чтобы лишить меня девственности. Подтягиваюсь и хлопаю дверью перед его носом. Быстро щелкаю замком, приваливаюсь к двери.
— У вас все хорошо? — не унимается.
Молчу, дрожу от страха и нервов и думаю, скорей бы рассвет, скорей бы начали ходить трамваи, чтобы сбежать в привычную безопасность. Но это все напускное, морок. Красной вспышкой пронзает явь: никуда не уйду без объятий и поцелуев Яра!
Прислушиваюсь — тихо за дверью. Выжидаю минуту, чтобы наверняка, открываю дверь и выскальзываю в коридор. Приглушенные голоса, шаги в штабе охраны. Как воришка крадусь мимо, потом озаряет: дом, наверняка, нашпигован камерами! Останавливаюсь, выпрямляю спину, нос кверху. Прогуливаюсь, да, наверх, да, в комнату их хозяина. Видят — и что? Их это не касается!
Только если насчет меня оставлены четкие инструкции…
Жду, что выбегут, скрутят руки, крикнут: «Назад! Не велено!», как в боевиках, но никто не выходит, руки свободны, и ноги мои несут на второй этаж. Первая дверь? Вторая? Прохожу мимо, тянет почему-то к третьей. Мне кажется, я улавливаю нотки сандала.
Открываю дверь, взгляд упирается в мужскую спину на фоне окна в пол. Полумрак, как в средневековье вместо освещения канделябры и свечи. Прикрываю за собой дверь. Иду по ковролину белоснежного цвета.
Наверняка слышал, что кто-то вошел, слышал, но не оборачивается.
Молчит.
Делаю шаг к нему, второй, третий, утыкаюсь лицом в напряженную спину, вдыхаю так волнующий меня запах.
— Ты что-то хотела?
Сколько прошло времени в полном молчании? Час? Два? Или минута? Мне хорошо с ним, говорить совершенно не хочется, объяснять очевидное тянет еще меньше.
