Подьячий подал знак, и стрельцы, навалившись на Семена Захарьевича, ловко скрутили ему руки и ноги, бросили в телегу. Подьячий встал.
– Мужики! Бог карает всякого, кто во лжи пребывает, и награждает в правде живущего. Так вот, я вас и спрашиваю: кто знает, где девка прячется? Супротив царя венценосного и Бога пошла она, дело на ней государево.
Тишина повисла над поляной. Только и слышно было, как огонь гудит в будах да поленья потрескивают…
– Десять рублей серебром князь Шайсупов жалует тому, кто на девку укажет. Ну, что же вы, мужики?
Он еще долго уговаривал работных внять словам божьим и выдать отступницу, но те стояли молча, тесно сгрудясь, низко опустив головы.
Тогда подьячий приказал, обращаясь к стрельцам:
– Сечь подряд всех, пока не скажется кто!
Стрельцы бросились в толпу, пытаясь вытянуть первых попавшихся для расправы, но мужики не дались. В руках работных блеснули топоры, крайние из стоявших мужиков потянулись за дубовыми стояками.
Стрельцы попятились.
– Бунтовать! – заорал подьячий. – Руби всех, не жалей!
Стрельцы, хотя и вынули палаши, но с места не сдвинулись. Толпа работных угрожающе загудела и двинулась на стрельцов, подняв над головами топоры, колья, заступы и решительно потрясая ими.
Видя, что дело может обернуться кровью, Семен Захарьевич крикнул с телеги:
– Стой, мужики! Не дело вы затеяли. Моя вина, с меня и спрос. Побьете вы стрельцов ноня, а завтра придет их множество, и они посекут вас, а заодно и жен, и детишек ваших.
Толпа мужиков заколебалась в нерешительности.
– Первун, – позвал Семен Захарьевич старшего над будниками. – Вместо меня будешь, а я, чай, скоро.
Стрелецкий десятник поманил подьячего в сторону, подальше от толпы мужиков, и тихо сказал:
– Уходить надо. Не выстоять нам супротив работных. Народ здесь крепкий, отчаянный, а нас токмо пятеро.
Видя, что силой мужиков не переломишь, подьячий хмуро сел в телегу и приказал вознице:
– Трогай!
Стрельцы, оглядываясь непрестанно и держа оружие наготове, пошли рядом.
Оставшись одни, работные окружили Первуна.
– Что делать-то будем?
– Озлобились стрельцы, не сносить нам голов.
– Плакали теперь наши денежки.
– Может, выдадим девку, откупим наши головы? – предложил кто-то. Хотя тихо и неуверенно были сказаны эти слова, но все расслышали их и неожиданно замолчали.
– Кто сказал «выдадим»? – обвел всех тяжелым взглядом Первун. – Кого выдадим? Она живота своего не пожалела для таких, как мы, работных. Из тюрьмы сидельцев вызволила. А мы выдадим. Ее голову в десять рублей серебром оценили, а по мне – цены ей нет.
