Там я увидел незнакомого, страшно изуродованного человека, который лежал на нарах. Он еще не пришел в себя после перенесенных пыток. Лицо его было покрыто ранами и синяками, глаза заплыли, от боли он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, на его теле виднелись кровавые полосы, оставленные бычьими жилами. Он жалобно стонал, и эти стоны некогда сильного мужчины говорили о том, что он умирает. Я до сих пор помню, что тогда стояла адская жара — на Севере так часто бывает по ночам. К несчастью, в лагере люди быстро привыкают даже к виду самых ужасных мучений, вот и я настолько окаменел от собственных страданий, что, глядя на этого человека, не испытывал ничего, кроме ощущения усталости.
Надо сказать, что в таком состоянии, в каком находился незнакомец, в лагерь обычно доставляли новичков; их отделывали так где-нибудь на Юге, чаще всего в столице, надеясь вырвать у них признание или заставить подписать протокол. После этого их передавали военному трибуналу, который располагался где-нибудь по соседству с камерой пыток и терпеливо ждал, когда палачи доставят осужденного. А уж потом их переправляли самолетом на Север — подальше от любопытных глаз, где они и отбывали наказание. Глядя на незнакомца, сразу можно было сказать, что он из политических, а возможно, какой-нибудь высокопоставленный чиновник, имевший в свое время доступ к государственным делам. Если бы он был руководителем повстанцев или подпольщиком, его казнили бы еще до того, как он добрался до лагеря: сейчас это все делается без промедления, с членами НПП расправляются тут же, не то что в прежние времена.
Когда узник открыл глаза и увидел меня, он явно растерялся и, хотя малейшее движение причиняло ему нестерпимую боль, судорожно схватил мою руку: «Я прошу верить мне, каждому моему слову: я хорошо знал твою сестру Перпетую. Она умерла недавно в Ойоло, во время родов. И я знаю, что тебе ничего не известно о ее судьбе. Так вот, сразу после того, как тебя отправили в ссылку, Перпетую выдали замуж. Это случилось шесть лет назад. У нее уже было двое детей, и она должна была родить третьего, и вдруг три недели назад объявили, что она умерла. Сам я из Нгва-Экелё — из соседнего с твоим племени. Отца моего зовут Онана, он сын М’Барга и внук Онаны, а я, так же как и ты, — М’Барг, сын Онаны и внук М’Барга. Если тебе удастся выйти отсюда раньше меня, расскажи моему отцу, что встретил меня здесь, что я жив, хотя и в ужасном состоянии. Если бы мои родные знали, где я нахожусь, моя судьба была бы не такой печальной. Страдания наших родных доставляют радость тирану. Я знал, что ты здесь, но не спрашивай меня, откуда мне это стало известно!» Какое это имело значение! Я засыпал его вопросами о Перпетуе, просил рассказать, при каких обстоятельствах она умерла. Арестованный был не слишком-то разговорчив, но, уходя от него, я уже знал точно: Перпетуя и в самом деле умерла. По воле случая через два дня я очутился на свободе. Однако у меня не было ни гроша, и, прежде чем приехать сюда, чтобы поговорить с матерью, нужно было заработать хоть немного денег. Так что я действительно вышел из лагеря полгода назад.
