— Что же такого нехорошего в ваших словах?
— О, ведь все — родители, Доминик и особенно Рут — были так терпеливы и так внимательны ко мне. И, конечно же, мой сын, Стефан. Он так старался утешить меня. И поэтому дурно… неблагодарно, с моей стороны, говорить о том, что я хочу быть одна. Они так любят меня.
— А ваша живопись? Что вы сейчас пишете?
— Ничего.
— Ничего? Но вы сказали, что ходите в мастерскую работать.
— Да, правда. Я хожу туда работать. Но я не работаю.
Я не знала об этом. Буду ли я когда-нибудь по-настоящему знать Элизабет?
— Почему? — спросил сэр Чарльз.
— Сама не понимаю. Но я чувствую, что должна приходить туда каждый день. И какой-нибудь из дней станет для меня удачным.
Сэр Чарльз кашлянул. Конечно же, он был тронут.
— И что же вы делаете, придя туда?
— Сажусь и жду.
— Вдохновения? — спросила я. Оно, по всей видимости, не торопилось осенить мою сестру.
— Я пытаюсь понять, что именно мне следует сейчас написать.
— А почему бы не написать что-нибудь… — я вспомнила словечко Губерта, — очаровательное?
— Потому что в этом случае получится, что смерть Губерта совсем не изменила меня.
Наступило молчание.
— Ну, хватит. Я все время говорю о себе…
— Это похоже на тебя.
— Да.
— Что ж, за ожидание… удачного дня.
Сэр Чарльз поднял бокал. Я смотрела, как он пьет. Потом я перевела взгляд на Доминика, доверчиво и безмятежно тянувшего ко мне свой бокал.
— Расскажи мне о Чарльзе Гардинге.
Мы с Элен сидели за ленчем.
— А почему ты спрашиваешь о нем?
— Разве ты не знаешь, что он хочет купить «Альфу»?
— Ну и что? Раньше ты мало интересовалась делами издательства.
— Меня интересует этот человек.
Я улыбнулась.
— Но я его почти не знаю.
— Ты знаешь его лучше, чем я. Ну, хоть что-нибудь.
— Его боятся.
— Кто?
— В издательстве. И в Сити.
— Почему?
— Он очень умен. Окончил Оксфорд первым. Считается, что как бизнесмен он безжалостен.
— А на самом деле?
— Да нет, он не такой. Но он преуспевает, попирая все законы теории вероятности.
— Ради Бога, избавь меня от математических терминов!
— Мы с Домиником не союзники.
— Знаешь, Элен, когда я вижу, как ты, вперившись в телевизор, комментируешь доходы той или иной компании, мне вспоминается одна ученица, которая обменивала задания по математике по вожделенные духи и помаду.
— Но только не на твои, дорогая. Тебе никогда не было свойственно подростковое стремление приукрасить себя. Ты была само целомудрие.
— Во всяком случае, я предпочитала сама корпеть над своими заданиями.
