— Рэд! Рэд! — меня настойчиво тормошила за плечо малышка Илана, — Вставай!
— Чего ты хочешь, несчастье мое? Еще рано, — недовольно пробормотал и повернулся к ней спиной.
— И ничего не рано! Семь утра по корабельному времени! Вставай! Хочу тебя с днем рождения поздравить!
— Чего ты орешь, с каким днем рождения?
— А тебе сегодня четырнадцать лет, — запела она, — Поздравляю, поздравляю!
— Ах да, действительно, солнышко мое. Спасибо, — разлепил глаза, развернулся к ней лицом и подставил щечку, которую она тут же поцеловала. Её мама называла свою дочь иногда «несчастьем», а иногда «солнышком», в зависимости от обстоятельств и настроения, точно так же её называл и я.
Прошло четыре года с того злосчастного дня, когда в одной из дальних систем фронтира, где у моего отца были торговые дела, наш корабль нарвался на пиратов, что вынудило нас ввязаться в бой. Одного врага мы смогли разорвать пополам, но второй нас достал: первая серия его торпед взломала силовой щит, а вторая поразила командную рубку. Мама Иланы погибла мгновенно, а мой отец еще три с половиной часа был жив.
Мы, дети, тоже проживали на корабле. Я учился заочно прямо в грузовике (у меня имеется свой собственный обучающий комплекс, при этом учителем обязательного предмета по физподготовке на общественных началах был зарегистрирован мой папа), а малышке идти в школу еще рано, поэтому мы так и летали всей семьей. Да, а за два дня до трагедии отпраздновали мое десятилетие и, чтобы целых три месяца полета мы не болтались под ногами, взрослые уложили нас в камеры анабиоза.
Отец перед смертью успел отправить грузовик в спонтанный прыжок и оторваться от пиратов, а затем вытащил нас из камер. Когда мы очнулись и увидели его окровавленное лицо, то оба стали реветь навзрыд.
