Вспыхнул прожектор, освещая трап, и мы поднялись на борт. Смертельно устав, я сразу же направился в выделенную мне каюту. Она находилась на батарейной палубе, и я должен был ее делить еще с одним офицером. Мне с трудом удалось добраться до каюты, пробираясь согнувшись под гамаками со спящими матросами. Мой вестовой — молодой, разговорчивый и бойкий матрос из Малороссии по имени Соломко — торопливо распаковал чемодан и приготовил мне постель.
На следующее утро, как и положено, в парадной форме после подъема флага я представился командиру корабля, а тот, в свою очередь, представил меня остальным офицерам. Затем старший офицер дал мне все нужные указания относительно моей службы на корабле, после чего я стал вникать во все подробности службы и жизни на “Евстафий”.
Заполненные службой дни текли монотонно. Моя первая вахта на линкоре конечно была "собачьей", так называют на флоте вахту с полуночи до четырех часов утра, считавшуюся самой утомительной. Сколько таких "собачьих" вахт я отстоял на “Евстафии”! Сколько бесконечных ночных часов я провел, слоняясь по затемненным палубам, борясь со сном, который меня одолевал! Но и среди этих однообразных часов были некоторые поистине прекрасные, когда на Севастополь опускалась ясная южная ночь, которая, казалось, околдовала и город, и рейд, и стоящие на нем корабли.
На борту и на рейде все погружено в сон. В прозрачном воздухе звучит перезвон склянок, ветер доносит с берега мелодию какого-то оркестра в ночном ресторане… Севастополь при свете луны действительно прекрасен. Его памятники, форты и бастионы являют собой как бы законсервированное прошлое русской доблести. Под сводами собора св. Владимира, под массивными мраморными плитами покоятся останки великих адмиралов. Бронзовая скульптура адмирала Нахимова с подзорной трубой в правой руке смотрит с пьедестала на Северную бухту. Туда же смотрит и адмирал Корнилов со своего памятника. Но что они могут увидеть?
Прекрасная школа, основанная двумя павшими героями-моряками, давно прекратила свое существование. После проигрыша Крымской войны, по Парижскому мирному договору, России было запрещено иметь военный флот на Черном море. От этого удара Черноморский флот оправлялся долго, с трудом, но так и не смог до конца оправиться. Некоторые офицеры-энтузиасты пытались восстановить умирающий флотский дух, но их старания оказались безрезультатными. Новые поколения воспитывались на идеях, мало похожих на те, что царили на флоте во времена Сенявина и Нахимова. Поэтому опускалась все ниже и ниже русская морская держава, пока не дошла до цусимской катастрофы. Те, кто пережил катастрофу на Дальнем Востоке, принесли искры, из которых возгорелся пожар революции. Не успели замолкнуть орудия на Тихом океане, как они тотчас загремели снова. На этот раз на Черном море, против своих же братьев…
