И вот он — столичный питейный откупщик Михайло Сергеевич Голиков налицо.
«Женский пересмешничек», — определила коротко Наталья Алексеевна.
— Рассказывал он тебе о стихотворении, посвященном ему придворным стихотворцем Державиным? — как-то спросил ее Григорий Иванович.
— Как же, рассказывал. Они в Петербурге рядом живут. И стихи так и называются — «К соседу». Там он описывает, как Михайло Голиков прожигает жизнь… И о столицах рассказывал… смеялся… Жизнь, говорит, что длинная, что короткая, у человека одна. И чем скорее возьмешь от нее все, что сумеешь, тем лучше…
Григорий Иванович нахмурился. Этот столичный любезник ему решительно не нравился. Не наружностью, нет. Наоборот, наружность привлекала: высокий, стройный, ловкий, с почти сросшимися бровями, оттеняющими смеющиеся глаза, открытый заразительный смех… Но почему-то он был неприятен Григорию Ивановичу. «Отчего бы это? — задумывался он. — Разве можно сравнить его хотя бы с Иваном Ларионовым? Ведь тот в затеваемом деле до сих пор ни шьет, ни порет… А вот Михайло — тот сразу, как только познакомился, выпалил: «Мне Иван Илларионович говорил о деле. Что ж тут задумываться!.. Разве над тем подумать, сколько наскребешь? Тут, конечно, труднее. — И наклонившись к уху: — Долгов наделал уйму… Могу пойти на двадцать… Как-нибудь наскребу наличными. А на старого сыча налегайте. Зажиматься будет и скряжничать — не верьте…» И пошел любезничать с Натальей Алексеевной как ни в чем не бывало.
А той и любо: просится отпустить на лодке покататься. Ну как не отпустить? Пущай малость повеселится…»
Прогулки участились: то по Ушаковке, то по Ангаре, а то и прямиком с ночевкой на Байкал… Приходит Шелихов домой и уж издалека слышит заразительный рассыпчатый смех жены. И вдруг станет как-то досадно до боли: Григорию Ивановичу никак не хотелось самому признаться, что обижает его смех жены именно потому, что таким он никогда его не слышал. А тут еще Дуняшка ручки протягивает Михайло и вскрикивает от удовольствия.
Вздумал Михайло учить Наталью Алексеевну столичным танцам. Танцевали вдвоем рука за руку, а то и в обнимку. Духу нет запретить ей хоть немного повеселиться, да и неловко — компаньон…
С чувством облегчения провожал Григорий Иванович веселого, жизнерадостного Михайло. А то, что у Натальи Алексеевны были заплаканные глаза и лицо бледно, видимо, после бессонной ночи, заставило Григория Ивановича призадуматься: «Неужто оставить ее в Иркутске, когда придется уезжать на острова и надолго?..»
