— Лабазники! — шипел Бритюков. — Надо им, вишь, от самого Бритюкова слышать, умрет или не умрет… Пропади они пропадом, стервятники!
К вечеру пришел Василий.
— Что нейдешь?
— А ты, Василь Иванович, видел, как она со мной позавчера, а? — угрюмо отозвался подлекарь. — Пусть теперь попляшет…
— Сама посылала меня два раза… Говорила: «Не обидела ли я его?..»
Бритюков нервно прошелся два раза по комнате, приоткрыл зачем-то дверь в задымленную кухню… Бросилась в глаза засаленная, высоко подобранная, подвязанная на животе юбка и тумбообразные ноги рано расплывшейся и состарившейся «половины», давно потерявшей женский облик. Остановившись перед Василием, подлекарь коротко бросил:
— Пошли!
— Я тебя и твои колебания понимаю, Бритюков, — сказал Василий. Григория не любят здесь, всем насолил: и тебе, и мне, и Голикову, и Мыльникову, и Ласточкину. Сгинет — никто плакать не станет…
Бритюков вплотную подошел к Василию и пытливо взглянул ему в глаза.
— Мыльников и Голиков сегодня были у меня. Интересовались, выживет ли, — тихо проговорил он, отводя глаза в сторону. — Правда, прямо этого не говорили. Интересовались, как здоровье, но ясно было, что хотелось им слышать: подохнет… Обнадеживать их не стал, положение его действительно плохое… Ну, пойдем!..
На этот раз Наталья Алексеевна была с Бритюковым ласковее — протянула руку и попросила не помнить обиды и помочь ее горю.
Он обещал. Но когда увидел Шелихова, его трепетавшие при каждом вздохе ноздри, неровно подымавшуюся бессильную грудь, свежо переживаемая обида опять буйно бросилась в голову.
Овладевши собою, Бритюков тихим, соболезнующим голосом сказал неутешной женщине, что общее положение больного не улучшилось, а сердце заметно ослабело.
— Выдержит ли?
— Будем надеяться…
Василий с Бритюковым подружились и виделись теперь по нескольку раз в день. К ним потянулись и компаньоны — ненавистники Шелихова: раза два новые друзья всей тесной компанией выпивали. Независимо от того, выживет или не выживет брат, Василий подстрекал Мыльникова поскорее осуществить затеянную им новую вылазку против Шелихова и одобрял изменнические действия Голикова. Гадали о судьбе еще не открывшегося наследства, о возможных комбинациях раздела имущества. Открыто, хотя полушутя и легкими намеками, подходили вплотную к вопросу, не нужно ли, в случае чего, «помочь» Шелихову.
А в это время положение Григория Ивановича неожиданно резко изменилось: жар спал, но появилась невиданная слабость: малейшее движение, небольшой поворот головы или в полный голос сказанное слово — и ручьями льется пот. А потом больной надолго засыпает.
