— Анна Григорьевна, одну минутку…
Вспыхнув до корней волос, она опустила голову. Не подымая глаз, теребила остававшееся в руках вязанье.
Сверху Резанову виден был аккуратный пробор красивых золотистых, как у матери, туго заплетенных в тяжелые косы волос.
— Я полюбил вас… Согласны быть моей женой? — тихо спросил он. Ответьте, как вы?
— С отцом говорили? — спросила Анна, наклоняя голову еще ниже. И на ответ «да» скороговоркой, продолжая смущаться, бросила:
— Присылайте сватов…
Выскользнув из-под рук Резанова, уже раскрытых для объятия, Анна вбежала в свою комнату, закрылась на ключ и уткнулась мокрым от слез лицом в подушку.
Июньский рассвет теплый, но тусклый и слезливый. Григорий Иванович вышел на свой двор, погруженный еще в глубокий сон. Подняв голову к небу, он посмотрел на низко бегущие тонкой паутинкой слезоточивые облака, на стайки носившихся крикливых и юрких стрижей и направился решительным шагом к конюшне.
— Да закладай сейчас же! — послышался оттуда его приглушенный голос. Потом донеслось недовольное бормотание и какой-то невнятный вопрос конюха, а вслед за тем резкое хозяйское «не-е», и Григорий Иванович, стараясь не шуметь, вернулся в дом.
Неосторожным бряцанием медного соска умывальника он разбудил Наталью Алексеевну. Она показалась на пороге в легком халатике.
— Никак куда-то собрался, Григорий Иванович? С вечера ничего не говорил…
— Не спалось, голубка, ну вот и надумал, — не переставая булькать умывальником, отвечал густо намыленный Григорий Иванович. Неожиданно он выпрямился и брызнул холодной водой в лицо жены, роняя на пол мыльную пену.
— Ах! — вскрикнула Наталья Алексеевна, закрываясь руками. — Дети увидят — скажут, отец разыгрался, как маленький… Слышишь? Надолго ли собрался?
— Нет, ненадолго. Думаю слетать на «Железный» к Бутыгину.
— Это на Петровский-то завод? Полтыщи верст…
— В неделю обернусь. Хочу посмотреть, нельзя ли чего приспособить для пильной мельницы на Кадьяке. Не тащить же каждый пустяк из Питера…
— Смотри, погода-то хмурится, — показала в окно Наталья Алексеевна.
— Стрижи выше облаков летают — к вёдру, значит… Чайку бы…
Через полчаса озабоченный, но бодрый, как всегда, Григорий Иванович уже тарахтел по городским ухабам.
На постройке пильной мельницы на американских островах чуть не в каждом письме настаивал главноуправляющий Баранов, а давно выписанное из Петербурга оборудование не приходило.
Разгулявшийся вскоре на редкость погожий денек не радовал Григория Ивановича: невеселые мысли не выходили из головы.
