Кто-то тряс меня за плечо.
— Ммм?..
— Черна, вставай, — это был голос Оскара, и я подскочила как ужаленная, натягивая на себя одеяло до ушей: проклятая привычка спать голой!
— Ой, я не думала, что ты… Ты не мог бы…
Он только улыбнулся, глядя на мое замешательство и стремительно багровеющие щеки, и отвернулся, приподняв руки в примирительном жесте.
— Успокойся, я ничего не видел.
— Тем лучше, — я быстро нашарила футболку и джинсы, — поверь, я просто берегу твою психику.
Он хмыкнул и покачал головой:
— Ты к себе несправедлива.
— Еще как справедлива! — Я вынырнула из узкого ворота футболки. Он снова хмыкнул, и мы вышли из комнаты.
— А почему у меня там нет окон?
— Здесь их тоже нет. Это чтобы тренирующийся не знал, какое время суток, и не мог понять, сколько времени прошло. Эффект достигнутой цели: ты могла бы, например, тренироваться еще, но видишь, что вечер или, наоборот, утро, и срабатывает рефлекс «пора отдохнуть», — он открыл дверь тренировочного зала, пропуская меня вперед.
Зал очень напоминал обычный спортивный в школе: шведские стенки, маты в углу. Только под потолком были прикреплены несколько непонятных мне приспособлений, да у дальней стены висела боксерская груша и еще что-то непонятное.
— А это зачем? — Я указала на это «что-то» под потолком. Немного напоминало площадку канатоходца, только каната не было.
— Это для тренировки птичьих, — пояснил Оскар, скидывая рубашку в угол на скамью. Я невольно задержалась на нем взглядом. Он все еще был прекрасен. И всегда будет. Я же и так больше напоминала куль, пережатый посередине, а уж на его фоне…
— Привыкай, — меж тем продолжал Оскар, — в ближайшее время ты будешь проводить здесь 23 часа в сутки.
Я недоверчиво на него вылупилась.
— Я не шучу. Занятия будут прекращаться, только когда ты будешь падать от усталости. В прямом смысле.
По спине пробежал холодок. Кажется, я капитально влипла. Грела только одна мысль: когда я отсюда выйду, мое тело избавится от лишнего мяса, непонятного назначения, руки станут сильными, ноги — быстрыми, и вообще, вся я буду как Никита.
Я вдохнула поглубже:
— Поехали!
Оскар улыбнулся, и его улыбка не предвещала ничего хорошего.
Полетели дни. Оскар, в основном, стоял рядом и, скрестив руки на груди, ухмылялся, глядя на мои мучения. Груша стала моим ближайшим другом — ни с кем еще я не проводила столько времени. Когда от ударов уже кровоточили костяшки (никаких перчаток и бинтов!), а плечи болели, Оскар, благодушно улыбаясь, велел переходить на ноги. Теперь я пыталась пнуть ее и не упасть. Получалось плохо. Конечно, первым делом я опробовала киношный удар ногой с разворота, который столько раз видела в фильмах. Не тут-то было! Равновесие я потеряла почти сразу, да еще и груша, качнувшись в мою сторону, наподдала — в общем, я оказалась на полу, пребольно стукнувшись всем, чем положено. Маты Оскар умышленно запретил. К счастью, только спортивные, так что я с чистой совестью могла высказать все, что думала.