В 1750 году двадцатичетырехлетний Сергей Васильевич Салтыков женился на фрейлине императрицы Матрене Павловне Балк, - племяннице уже известных нам, близких к Петру I и Екатерине немцев Балков и Монсов. Из-за всего этого, а также благодаря своей редкой красоте, Сергей Салтыков, став камергером Великого князя Петра Федоровича, одновременно стал душой "Малого", или, как его называли "Молодого" двора. Он не пропускал повода постоянно появляться возле Екатерины.
Однажды "Сергей Салтыков, - пишет Екатерина, - дал мне понять, какая была причина его частых посещений... Я продолжала его слушать; он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какие дают большой свет и особенно двор. Ему было 25 лет; вообще и по рождению и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся... Я не поддавалась всю весну и часть лета".
Как-то во время охоты на зайцев, оставшись наедине с Екатериной, Салтыков признался ей в страстной любви. Ответному чувству Екатерины способствовало то, что Петр Федорович в это время стал волочиться за девицей Марфой Исаевной Шафировой - внучкой петровского сподвижника барона П. П. Шафирова. В это же время Елизавета Петровна запретила Екатерине ездить верхом по-мужски, а не амазонкой, утверждая, что именно поэтому у нее и нет до сих пор детей. Вслед за тем Елизавета Петровна присмотрела в Ораниенбауме хорошенькую молодую вдовушку художника Грота и через придворных стала склонять ее к любовной связи с Петром Федоровичем.
А после того, как двор 14 декабря 1752 года выехал из Петербурга в Москву, Екатерина "отправилась с кое-какими легкими признаками беременности", но по дороге произошел выкидыш и ожидавшиеся роды не состоялись.
"Заподозрив Екатерину в неверности и окончательно возненавидев ее, писал известный мемуарист и ученый-агроном Андрей Тимофеевич Болотов, Петр Федорович стал обходиться с нею с величайшею холодностию и слюбился напротив того с дочерью графа Воронцова и племянницею тогдашнего великого канцлера, Елисаветою Романовною, прилепясь к ней так, что не скрывал даже ни пред кем непомерной к ней любви своей, которая даже до того его ослепила, что он не восхотел от всех скрыть ненависть свою к супруге и сыну своему, и при самом еще вступлении своем на престол сделал ту непростительную погрешность и с благоразумием совсем несогласную неосторожность, что в изданном первом от себя Манифесте, не только не назначил сына своего по себе наследником, но не упомянул об нем ни единым словом.
