После полудня я направилась к Владычице Красок, чтобы все ей рассказать. О том, как оплошала с гневом, я говорить не стала, а она и не спросила. Рассказала, как напортачила с черным цветом, и она долго смеялась, лежа в постели. Ей понравилось. Я сказала, что луна у нас получилась скорее утренняя. Рассказала о том, что почувствовала, выбирая оттенок голубого, — тот аккорд, — и она взяла меня за руку, легко сжала ее и улыбнулась.
Смерть тускло светится, — сказала она. — Я вижу ее.
Тяжесть шевельнулась, шурша, у меня в груди. Сколько осталось? — спросила я.
Неделю-другую, думаю, — ответила она. — Скоро будет солнце. Принцесса все еще не покинула замок.
Но вы нам нужны, — сказала я, и она с видимым усилием снова сжала мою руку. Тусклая и чуть светится, — сказала она, и глаза ее скользнули к моим. Как жирная глина, — сказала она.
А солнце? — спросила я.
Завтра, — сказала она. И закрыла глаза.
В ателье понемногу возвращались те, кто разъехался, но лунное платье так понравилось при дворе, что мне поручили заняться и следующим заказом короля: все нервничали от того, что с нами нет Владычицы Красок, да и работы, уже выполнявшиеся, откладывать никому не хотелось. И разумеется, когда я на следующее утро пришла в мастерскую, меня поджидала пришедшая из замка витиеватая благодарственная записка со множеством похвал лунному платью, — она отличалась чрезмерно затейливой каллиграфией, а к ней прилагались подарок, рулон красного, как фуксия, шелка, и новый заказ — на платье цвета солнца. Эстер поздравила меня. Я присела перед ней в глубоком реверансе и принялась за работу.
Тот парень из рудников, Мэнни, понравился мне, и я еще раз навестила его — попросить турмалина для солнечного платья, хотя по цвету этот камень не подходил, и я знала, что стружкой его пользоваться не стану. Мы с ним очень мило позавтракали жареной индейкой на солнышке у входа в каменную пещеру, и я рассказала ему о платье, которое делаю для принцессы. Солнце, — сказал он и покачал головой. — А какого же оно цвета? Убей, не знаю, — ответила я. — На него ведь и смотреть не полагается, верно? Детишки рисуют его желтым, — сказала я, — но, по-моему, это неправильно.
Слоновая кость? — сказал он.
Что-то обжигающе белое, — сказала я. — Но как быть с ореолом?
Тяжелая у тебя работа, — сказал он, складывая бумажку, в которую были завернуты съеденные нами сэндвичи. Приятное у него было лицо, нос такой крепенький, хорошо бы с ним познакомиться поближе; нос завершал его облик — облик человека, на которого в случае чего можно положиться.
