— Вы уж напишите, — попросила она. — Все-таки Антонина Филипповна думала о вас. Перед смертью.
— Обязательно, — пообещала я и положила трубку.
«Глупость какая-то», — подумалось вдруг. Во рту стало противно, захотелось на воздух.
Пошла к редактору. Тот сразу отложил шоколадку. Помолчал, выдерживая скорбную паузу, поскреб что-то в бороде.
— Плохо, — наконец, сказал он. — Деньги на бензин потратили, темы не будет. Что я буду ставить в толстушку? Придется тебе голой сняться.
Это была его любимая шутка, предполагалось, что она вызывает жгучий стыд и желание совершить немедленный трудовой подвиг.
— Сам туда голый снимайся, будешь пользоваться бешеным спросом, — психанула я и ушла. Жаль двери у него не было, я бы хлопнула.
Через пять минут он приперся в мою комнату с шоколадкой и сладким выражением лица.
— Прости, малыш, — сказал он, протягивая недоеденную плитку. — Я не знал, что ты примешь это так близко к сердцу…
Все он знал. И то, что я про него думаю, и то, что ненавижу замурзанное слово «малыш». Малышом зовут мелких собак и особенно глупых любовниц. Хуже него только «цыпка» и «пуся». Я выдавила улыбку примирения:
— Хорошо, Гришенька, что ты меня понимаешь.
Его передернуло: начальник, которого держат лишь потому, что нет другого, обладает обостренным самолюбием и терпеть не может уменьшительно-ласкательное сюсюканье.
— А у тебя есть еще что-то? — почти застенчиво поинтересовался он.
— Да, Гришенька, конечно, Гришенька, у меня есть еще одна тема. И там точно никто не умрет до следующего номера, потому что уже все умерли, тема архивная, но нам покатит… — мурлыкала я. Утютю, мой сладкий, и тебя вылечат…
Мы расстались, восторженно глядя друг на друга. Он отправился аськаться с бабами, жалуясь на хамку-подчиненную. А я полезла в свою болталку, где веселые, вечно похмельные админы, икая с утра вчерашним пивом, растормошили и успокоили, как могут успокаивать люди, у которых все проблемы связаны только с железом.
— Да, не повезло, — сказал один.
— Такая вот, блин, эвтаназия получилась, — посочувствовал другой.
Третий послал десять поцелуйных смайликов и ушел ломать врагам сервер. В общем, понимание я встретила.
Я звонила еще несколько раз в эту деревню. И каждый раз нарывалась на слова благодарности. Местный народец свято верил, что я вот-вот напишу про старушку что-то доброе и поэтическое, все ждали газету и рассказывали про одинокого глухонемого деда, а у меня язык не поворачивался сказать им, что Антонина Филипповна поторопилась с собственными похоронами. Умри она дня на три позже, лучше (Господи, прости) в субботу, после выхода номера, глядишь, и зашевелились бы районные чиновники, для которых такие слезливые статьи хуже выстрела в сердце.
