— Не ангел это, — сурово ответила Агафья Кузьминична, которая не жаловала его после той истории с практиканткой. Девица немножко двинулась умом от ночных приключений. Сама виновата: говорил ей, что живых больше бояться надо. Хорошо еще, собаки ее не тронули.
— А кто, Агафья Кузьминична? Раз не ангел, то уж не черт ли? — спросил, а сам замер. Ведь про него сейчас скажет.
— Не черт, — Агафья Кузьминична нагнулась над ведром, выжимая тряпку.
— А кто?
— Беглая душа — вот кто, — старушка поднялась над ведром, тяжело опираясь на швабру. — Испросила разрешения перед Страшным судом белый свет проведать, а ее Господь Бог не отпустил из рая, вот душенька и продалась нечистому, чтоб тот ее подземным лазом в человечий мир вывел. Пока шла душа тем лазом, такого повидала, что не смогла быть уже, как все души Божии. Преисполнилось она великой силы людей смущать, так что даже нечистый дух в ужас пришел. Запечатал он эту душу сургучной печатью потаенной немоты, чтоб не вводила она народы в смущение, потому что не пришел еще срок.
— Какой срок?
— Знамо какой. Смутительный. Должны еще люди пожить в покое, а уж когда Господь решит, тогда и придет им час испытаний. Только несладко той душе. Должна она свою тайну блюсти и до земной смерти, и после. Такой у нее с нечистым духом договор. Если сбережет, то он ее в рай обратно отпустит. Или печать снимет.
— Это как же она тайну после смерти убережет?
— Да кабы знала, милый, я б той душеньке давно бы все рассказала и научила ее, сердешную, как в рай возвратиться.
— Ясно, — Антип побарабанил по столу пальцами. — Все ясно. А я ведь, Агафья Кузьминична, умру скоро, так мне доктор сказал.
— Ну что ж, — та участливо посмотрела на него. — Так уж Господь распорядился. Ты уж не возмущайся.
— Да я не возмущаюсь, — он улыбнулся. — Все там будем.
— А это, милый, правильно, — закивала уборщица и пошла, таща в одной руке швабру, а в другой жестяное ведро с плавающим в грязной воде мусором.
Еще в кабинете Полищука Антип понял: он не хочет ждать лета. Его не радовала перспектива ослепнуть, оглохнуть и попасть под нож к «лучшему другу», который будет радостно потрошить его останки, находя в них все новые и новые причуды. Галя, он в этом не сомневался, поплачет, да продаст тело мужа университету. Позарившись на пенсию, станет вдовой мученика науки. Еще к монументу придет плакать, нет уж.
Он доделал все свои дела, съездил домой, вымылся, взял заготовленные пилюли. И, вернувшись обратно, пришел на круг. Тихо было и почти тепло. Тяжелые талые капли срывались с веток, и падали на бледный ноздреватый снег. Антип заметил, некоторых собак не хватает. Улыбнулся. Ничего, ничего. К лету будет много новых щенков. Жаль, что он их уже не увидит.
