Но сегодня, как новогодний подарок, показывали ее любимое индийское кино. Сто тысяч раз виденный фильм «Зита и Гита». Словно маленькая девочка, Маша села на пол, к телевизору поближе. Посадила рядом двух смуглых кукол в голубом и розовом сари. Кукол она купила в Москве, ездила туда по путевке лет пятнадцать назад. Пока была реклама, сбегала на кухню, поставила остывший чайник на плиту, достала еще два кусочка рахат-лукума. Чай был светлым, рахат-лукум липким и тянучим, но кто его знает, может, в Индии так и надо. Может, в лучших домах Мадраса положено отдирать языком прилипшие к небу сладости. Маша подложила подушку под спину и стала смотреть кино. За стенкой слышалась приглушенная ругань — Наташка разговаривала по телефону. Наверное, с сыном.
Ах, почему она, Маша, родилась такой старательной и неуклюжей? Почему ее глаза были наивными, а если и звали ее ласково, то только «дурочкой»? С детства учителя в детдоме твердо вбили в голову, что советское государство поит ее и кормит, а потому надо стараться. Хорошо учиться, честно работать, блюсти моральный облик… В семнадцать лет Маша считала, что справляется на пятерку. У нее была одна лишь слабость — сладкое.
Сорокалетний киномеханик заманивал ее розовыми леденцами «монпансье», сладкими коричневыми ирисками, шоколадной плиткой «Аленка». Обещал купить «Парус», дорогой, с орехами, по рубль двадцать. А она, не подозревая, что еще немного — и ее моральный облик будет подпорчен, ходила в его будку. Механик крепко держал ее за пухлую, как булка, ладонь и бубнил, что человек он хозяйственный, покладистый, что многие выпивают, а он хоть добрый…
— Буду тебе взаместо отца, — говорил он. — Будем на каруселях с тобой кататься, в парк любишь ходить? А вату сахарную ела? Ууух ты, дурочка! — и ласково, как животное, гладил ее длинную косу с красным бантиком.
Маша, раскатывая на языке шершавую горошину монпансье, согласно мычала, хотя не слышала ни слова. На всю жизнь она запомнила это чувство: картина на экране становится больше и объемней… Все больше и больше, и вот уже Маша — часть голограммы — спит с открытыми глазами. А земляничный запах леденца или шоколадный вкус ириски — это все запахи Индии, веселой, сладкой, привольной. Механик бурчал что-то на ухо, мечтал выехать из коммуналки. Однажды поцеловал, а она не заметила, глядя на леденцовые драгоценности, на белые, как пломбир, дворцы, на красивых людей — мужчин и женщин. Они пели и любили, и гибкие тела их не были скованы чистоплотной северной скукой. Ни Зита, ни Гита не знали коричневых школьных колготок, теплых зимних кальсон, стелек из собачьей шерсти, и валенок не знали.
