Я конфузилась. Краснела и глупо, как дурочка, улыбалась. И ничего не отвечала. Чтобы снять неловкость паузы, Рубен Николаевич чуть кашлянул и величественно удалился из гримерной.
Я часто смотрела репетиции «Диона». Рубена Николаевича это радовало. На одной из репетиций он сказал, повернувшись ко мне:
— Идите сюда.
Я пересела, но так, что между нами оставалось свободное кресло. Он повернулся, удивленно взглянул на меня и неожиданно спросил:
— Какие духи у вас?
— «Ма грифф».
— Покажите.
Я открыла сумочку, флакончик духов был внизу, так что мне пришлось вынуть пудру, помаду, тон и т. д.
Рубен Николаевич с интересом стал рассматривать мою косметику и вслух читать:
— «Макс Фактор»… «Кристиан Диор»… «Элизабет Арден»…
А тем временем на сцене актеры потеряли «серьез», потому что Эрик Зорин смешно вопил:
— Слава Цезарю!
Цезаря играл потрясающий Николай Сергеевич Плотников. Он-то первый и терял «серьез», а за ним и все остальные.
Дионом был Михаил Александрович Ульянов, ему тоже было смешно.
Рубен Николаевич подошел к авансцене, а Зорин все продолжал вопить:
— Сла-а-а-ва-а-а Цe-e-еза-а-а-рю!
Николай Сергеевич, артист очень дисциплинированный, сомкнул губы, голова величественно поднята вверх, увенчана золотым лавровым венком, а тело сотрясается от смеха, и звук прорывается:
— У-у-у!
Артисты не выдерживают и громко, во весь голос, начинают хохотать, а Эрику Зорину хоть бы хны, орет и орет свое «Слава Цезарю!».
Рубен Николаевич тоже улыбается, не сердится на артистов, просит повторить.
Все собрались, но как только Эрик опять завопил, Плотников — Цезарь заухал, как филин, на весь зал:
— У-у-у!
Никак артисты не могут удержать «серьез» — все дрожат от смеха.
Рубен Николаевич громко и строго делает замечание:
— Что это такое?.. Безобразие…
Тогда Эрик Зорин предлагает:
— Рубен Николаевич, может быть, не надо мне уши такие клеить? Не будет так смешно.
Он играл «стукача» при Цезаре и мастерски клеил себе огромные уши из пластилина.
— Нет, уши хорошие. Артистам надо взять себя в руки. Начали.
— Слава Цe-e-e-e-за-а-а-рю!
Артисты держатся из последних сил, теперь и Рубен Николаевич не может удержаться от смеха.
— Мммм… — почти стонет он.
И все-все стали хохотать во весь голос, до изнеможения.
Вдохновение заполняло все вокруг, когда Рубен Николаевич появлялся в театре.
Увидев его в ложе после спектаклей, мы всегда были взволнованы. Он — в белом пиджаке и темной бабочке на кипенно-белой рубашке, а вокруг шепот:
— Рубен! Рубен!
