— Знаешь, а почитают нас люди, и ведь не поверят, — задумчиво сказал мне как-то Фил, когда мы занимались первичной редактурой и микшированием наших кусков. — Я иной раз и сам не верю, что мне в жизни попадаются настолько ирреальные кадры.
У Лидии Гинзбург есть верное замечание, что настоящие вещи мы нередко воспринимаем еще труднее, чем бутафорские. Она приводила пример, где на сцене театра был помещен большой резервуар с настоящей водой, символизировавшей озеро. И это на первый взгляд выглядело эфемернее, чем картонные декорации берегов. Когда в стихию сценического, опосредованного привнесена сама вещь, а не игра в нее, контекст стремится ее отторгнуть, разубедить зрителя в реалистичности.
В среде умеренно чудаковатых людей то тут, то там встречаются уникумы столь выразительные, столь истово исповедующие тупизм ультрарадикального толка, что кажутся нам персонажами художественно приукрашенными, как в комиксах. Первой реакцией на них будет попытка найти признаки игры, искусственного образа. «Так не бывает! — кричит наше сознание. — Мир безумен, но не настолько же!» Но вот мы присматриваемся, и до нас, медленно фонареющих от изумления, допирает, что тут все аутентично. Что это не постановка, а честное реалити-шоу. Что отдельные представители нашего мира утапливают педаль в пол до упора, соревнуясь в безумии, и несет их, как пела Ольга Кормухина, «на край мышленья»… И тогда нам, судорожно сглатывающим, хочется домой.
Знакомьтесь: Настя. И все… И дальше просто не знаю, что писать, потому что вы не поверите. Одна надежда, что эти строки прочитает сама Настя и подтвердит, что я не вру. Настя, ты поможешь мне? Ты ведь узнаешь себя, несмотря на то, что я тебя переименовал с сохранением заглавной буквы?
Мы встретились на Китай-городе и пошли мерить неспешными шагами Москву, залитую августовским светом и порядком опустевшую по случаю выходных. В каждом московском лете обязательно найдутся два-три уикенда, когда количество разъехавшихся по курортам достигает пика, а оставшиеся (неу)дачники отмокают в водоемах области и кормят комаров за вечерним шашлыком где-то на своих самодельных фазендах. И тогда город не узнает сам себя: машин мало, пешеходов того меньше, и лишь дорожно-ремонтные бригады, пользуясь затишьем, пластают по улицам свежий, тянучий, как подтаявший шоколад, асфальт. Эти редкие вечера могут легко водить тебя пешком многие километры, заманивая все новыми и новыми перспективами, что загадочно плавятся в закатных бликах. Не чувствуя расстояния, усыпленный размеренным ритмом, ты запросто можешь прошагать от какой-нибудь Пречистенки до какого-нибудь брежневского панельного массива на Калужской, где еще свежи не закрашенные службами ЖКХ надписи «ONYX» на стенах. Пройдешь — не заметишь как.
