Что-то более гигантское, чем фигура девушки, возникает в поле зрения незваной гостьи, и инстинкт самосохранения заставляет её теперь наконец убегать, да так быстро, как только позволяет боль, парализующая хромую ногу.
— Генриетта! — с ужасом и в то же время с облегчением кричит Альбин, помогая ей перебраться через ограду.
Генриетта дрожит и всхлипывает, отчаянно пытаясь собрать свои запутанные мысли. Мальчик поздравляет её и внезапно целует прямо в губы. Генриетта ещё не настолько пришла в себя, чтобы по-настоящему вникнуть в то, что происходит. И вот они все уже бегут вниз по Ракетно-фабричной улице, Макс и Генри впереди, а Альбин за ними, таща за собой Генриетту. Оглушённая Генриетта бросает быстрый взгляд через плечо. Дом снова исчез, предоставив сад его скучному растительному существованию.
Неужели и она тоже исчезла бы, если бы задержалась там, внутри, на минуту дольше? Генриетта подумала об этом лишь мельком, а потом забыла обо всём и покраснела, потому что, наконец, почувствовала поцелуй Альбина на своих губах. Боже милостивый, это был её первый поцелуй! И мальчик всё ещё держал её за руку! О Боже!
Деревянные домики на одну семью стояли в ряд вдоль улицы, большинство из них принадлежало фабрике, их велел построить хозяин. Дома равнодушно провожали бегущих детей, тщательно оберегая свои зелёные палисадники ярко выкрашенными заборами. Где-то тявкает собака. Детские ступни выбивают из дороги пыль, которую тёплый летний ветер принимается как-то нехотя носить. На Ракетно-фабричной улице ещё стоит чудесный летний день, но к нему уже примешивается толика тоски по благодатной осенней прохладе.
— Стойте! — кричит Макс, резко останавливается и показывает вытянутой рукой. — Гляньте-ка, они все возвращаются с фабрики!
— Значит, заказ наконец готов, — говорит Альбин.
Дети останавливаются посреди дороги, полные недоумения и ожидания. Собака лает громче, чем обычно, и затем смолкает, всё забыв.
— Заказ готов, — мрачно повторяет Альбин, и в его словах сквозит бесповоротная завершённость.
Никто из детей не может это объяснить, но их энергичное напряжение куда-то подевалось, и ему на смену пришли тёмные ветры меланхолии и тоски по ушедшему. Как будто Альбин сказал, что лета больше никогда не будет. Но ведь он же ничего такого не сказал, а?
При виде этого ребёнка сразу вспоминается душещипательная копия «Маленького больного», выполненная голодающим художником, печально думает госпожа Янсон, постукивая спицами своего вязанья.
