Казалось, действие повернулось вспять. Машины шли обратно. Диктор кричал: "Это убийство". Подъезжали машины. Не знаю, как мы добрались до лестницы. Казалось, опасность собрала всех вместе. Я видела, как толпа внизу зашевелилась, пришла в движение. Я видела, как выносят людей из машин и кладут на носилки, на пол. Сперва я испугалась, замкнутое темное пространство гаража, кровь - тяжкая для меня минута, такое чувство, что я пропала, погибла. Но обратного пути не было. Одна женщина вцепилась мне в руку. К другой меня притиснули вплотную. Если надо в чем-то разобраться, то разберешься в этом тогда, когда работают твои мускулы - в делах и поступках, к которым нас не готовили. Какие-то силы во мне заставили страх уйти в глубину, и я прикладывала спирт к зияющим ранам, которые оставила картечь, разверстым, словно кричащие рты. Раны от картечи раскрываются на теле и потом вздуваются, как волдыри. У Нэсса, который умер, сидело тридцать восемь пуль в теле, в груди и в спине.
Машины с пикетами все прибывали. Некоторые сами дошли с рыночной площади, зажимая свои раны, чтобы не текла кровь. Их движение подобно мощной взрывной волне, и его необычность придает ему сходство с разбушевавшейся до предела стихией.
Со всего города стекаются рабочие. Они собираются на улицу в два больших полукруга, расступившись посередине, чтобы пропустить кареты "скорой помощи". Полицейский-регулировщик все еще регулирует движение на углу, и толпе он порядком надоел. "Даем тебе две секунды, и чтоб духу твоего здесь не было", - говорят ему. Он быстро уходит. На его место встает забастовщик.
Мужчины, женщины и дети толпятся на улицу, образуя живой круг, плотно сомкнувшийся для защиты. Из окон высотного здания конторы бизнесмены взирают на черную массу, которая сгущается, растет, сплотившись для действия - какого, не понятно.
На юбках у нас кровь живых людей.
В тот вечер в восемь часов созвали на митинг всех рабочих. Его решили провести на стоянке в двух кварталах от штаба. Все женщины собираются у здания с коробками для пожертвований, готовые отправиться на митинг. Я не пошла домой. Мне и в голову не приходит уйти. Сумерки сгущаются, мужчины говорят, что шеф полиции собирается разогнать митинг и устроить налет на штаб. Раскаленный застывший воздух пропитан запахом крови. Слухи ударяют по туго натянутым нервам. Сумерки кажутся зловещими из-за того, то может произойти в ближайшие полчаса.
Если у тебя есть дети, - сказала мне одна женщина, - лучше не ходи туда. - Я посмотрела на полные отчаяния лица женщин, на разбитые ноги, потерявшие форму бедра, изнуренные и прекрасные тела женщин, которые так отчаянно мучаются при родах. Меня охватил озноб, хотя было девяносто шесть градусов и уже час, как зашло солнце.
