У берёз теперь никого не было. Павел поглядел на пустую скамейку, повернул к дому. Пока удочку поправит, червяков свежих подкопает — время-то и пройдёт.
Возле его крыльца на козлах сидел парень, а за крыльцом ещё кто-то прятался. Парень стегал себя прутом по голенищу, а из-за крыльца ветерком выдувало край цветного подола. Старостиха у своего крыльца шебуршилась со старой грибной корзинкой — видать, какой-то разговор у неё с парнем был перед приходом священника.
— Здорово, отче наш! — сказал парень с весельцой и изломался весь от нахальства.
— Слава, Тебе, Господи, не жалуюсь. И тебе того желаю, и подолу, который за крыльцом прячешь.
— Спасибо. Дело к тебе, батя, пришлось. Настьку из Палёнихи знаешь? Мы там у них коровник рубим артелью… В обчем, повенчать нас с Настькой надо.
— Горит? — подмигнул Павел.
— Гореть не горит, а повенчаться надо.
— Уж обвенчал, поди, сам-то?
— А это, отче наш, не твоей бороды дело! — серьёзно сказал парень.
— Ясно, не моей. А в сельсовете-то был?
— С сельсоветом успеется, сперва ты давай. — Он опять стал хлестать прутом по голенищу. Старостиха закрылась корзинкой — слушает. Леший с ней, со старостихой, ему Валасий вспомнился: «Не дай бог, ещё кого приведёшь к вере!»
— Настёнка! А тебе куда сперва охота: замуж, в сельсовет али под венец? Вылезай, дьяволица, чего один подол кажешь?
— В сельсовет! — засмеялась Настёнка, не показываясь.
— Бабам — известно, а мы — православные, — сказал парень.
— Будто уж и веруешь?
— Вот те крест!
— Вота картина-то будет! — засмеялся Павел. — Истинно веруешь?
— Истинно, а что?
— А истинно, дурак, веруешь, дак в монахи иди. Там истинная-то вера. Настька, вылезай, бери своего артельщика, да в сельсовет веди, а то уйдёт в послушники, с таком останешься!
Настёнка, крепконогая быструха, выпорхнула из-за крыльца, схватила парня за руку, живо утащила за ограду и там расхохоталась, сгибаясь, пряча руки меж коленок:
— В монахи тебя, Аркашка! В монахи отец Павел велел отдать!
Аркашка нешибко хлестнул её прутом, она сорвалась вприпрыжку бежать. Он кинул ей вслед тот же прут.
— В монахи Аркашку! В монахи Аркашу! — запрыгала она, отбежав подальше.
Старостиха Александра отложила корзину. Павел увидел это, хотел шмыгнуть на двор, но она поспела. Встала перед ним, тонкая, длинная, как сучковатая жердь из частокола злого хозяина.
— Што это ты, батюшко, венчаться им отказал? — спросила она смирным голосом.
— А взял да и отказал, а тебе што? — стал хитрить Павел.
