— Поотдайтесь маленько, а то бы не запачкать кого, — сказал он гостям и постучал по комочку глины кулаком, чтобы намертво прилепился к своему месту. Тяжелый деревянный круг, от годов отполированный по краю руками, напитанный глиной, крутился медленно и без всякого звука, как Земля вокруг оси, а Михаил Лукич передыхал, опустив руки, чтобы набрать в них силы.
— Дак, кому чего свертеть? — спросил он. — Хоть уж и не боги горшки-то ляпают, а просить можно. — В окошко падало солнышко, грело Михаилу Лукичу шею, плечо, лопатку. Хорошее было тепло от солнышка, мягкое. — Дак, кому чего, спрашиваю?
— А чего сами хотите, — сказал гость, которого хозяин принял за главного.
— Сам-то? Самому-то мне уж ничего не надо.
Интересный выходил случай: сидит у гончарного круга маленький белый дед, спрашивает, как бог, чего люди хотят, а они и не знают. Как в сказке: дали им три воли, а они теперь и маются…
— Эх, Ванятки тута нету. Тот бы живо: «Детский молошничек сверти, деда Миша!» Разве што… — Мастер положил одну руку на круг, стал толкать его, а другой рукой — одним согнутым пальцем — намял в комке глины ямку. Потом макнул в горшок тряпку-полизеню, подогнал круг, прижал полизеню к краю глины. Вложил пальцы в ямку и по-божески просто потянул глину вверх, вернее, она сама потянулась за его пальцами. Еще макнул полизеню в воду и подбыстрил круг. Комка глины больше не было на круге, а была теперь некая тонкостенная утроба. Кружаясь, она лоснилась влажной темнотой своего нутра. Мастер тронул ее рукой, и бока утробы округлились, она стала завязью, давая мастеру оглядеть, хорош ли будет плод его, а мастер отметил глазом середину завязи, потом от середины до верха еще середину и коснулся этого места кончиком деревянного ножа — по завязи пошел тонкий пояс, а ниже еще один. Круг остановился. С одного бока к завязи мягко приклеилась выгнутая ручка, а напротив нее, по краю, под пальцами мастера вытянулось рыльце. И завязь стала плодом. Круг тихонько пошел, и плод, влажный, глянцевый, подбоченясь своей ручкой, задрав рыльце, сам теперь этаким фертом оглядывал округу маленькой закопченной кути и удивленные людские лица.
Мастер взял струну, провел ею под донышком, будто пересек пуповину, и перенес молошничек на доску, к комку сырой глины. Глаза гостей ушли вслед за молошничком, а гончар поглядел в то место круга, где теперь остался только след от донышка, и сказал:
— Вот и весь сказ. Еще кому чего навертеть?
