— Ивановна, чай! — откликнулась хозяйка из-за переборки.
— Ивановна. Правильно. Да… Поговорить бы с вами, посидеть, да время сейчас такое! Волка, как говорится, ноги кормят. У председателя одна нога тут, другая — там. Заготовка кормов! Сенокос, по-старому — страда! Хлеба на подходе, лен. Забот — неделю не брился. И спать — не помню, когда высыпался. А уж спрашивают с нашего брата! Что вы там в кино показываете? Ерунда. Вот в жизни, когда спрашивают — да! Тот же Николай Иванович. Сегодня — золото мужик, нормальный начальник областного управления культуры. А помню, года три что ли назад, на страду у нас уполномоченным был по району — только огонь сыпался. Я, грешник, у дяди Миши тогда все горшки перехлестал. На первое место в районе выходили по хлебосдаче, а он сперва семена вздумал засыпать. Семена, конечно, первей первой заповеди, а сосед-то нас и обошел. Престиж колхоза пострадал. А мы только в люди выходили, и хотелось, чтоб уж твердо было… Помнишь, Михаил Лукич? А ты куда это, хозяин, от гостей?
— Макара позову, — ответил Михаил Лукич и поскорее вышел, чтобы не остановили. Помнишь ли, говорит? А чего же не помнить-то? Подкатил прямиком из района к дому, наругал, на чем свет стоит, да мало наругал, горшки давнишние — до сенокоса еще навертел, в сенях стояли, — все, как один, перемял, перемолол сапогами. Правда, извинялся потом…
— Деда Миш, а кино-то уже делали? — первым сунулся ему под ноги распаренный велосипедной гонкой Ванятка.
— Нет, дураха. Завтра будут делать, а то и отставят совсем.
— А не врешь, деда Миш?
— Ей богу! Пухнут у меня горшки на кругу, а это им не годится.
— Ты, может, не стараешься?
— Да как не стараюсь, дураха? Стараюсь. Старый уж я, верно…
— Старый, — согласился Ванятка. — А завтра-то когда будут делать?
— Да как накупаетесь в бочаге, так и приходите. Может и начнут.
— Может, им блюдо надо свертеть, дак ты меня позови, я блюдо-то умею.
— Вот как закажут блюдо, так и позову.
Детворе сразу стало скучно возле Михаила Лукича, подняли горячие велосипеды, погнали на речку, а он пошел к лавке деда Александра.
— Обрядиться-то хошь, поди? — спросил он Макара.
Макар ерзнул головой об горячее бревно дома, чтобы кепка опустилась пониже на лоб, поглядел из-под козырька на приятеля.
— Да чего я тебе скажу? По жаре-то и без обряда тошно, а то дело, что задарма, да пропадет если, дак и худ квас, да лучше в нас. А ты смурной, гляжу?
Михаил Лукич хотел, было, отмахнуться, но не отмахнулось у него.
