Весь этот суд с допросами, ссылками на документы, вопросами заседателей, или как их назвали, членами Присутствия и прочими правилами процессуального кодекса — есть ничто иное как умело инсценированный спектакль без свидетелей, защитников, без права на помилование. Правда, есть секретарь, но он знает, что писать в протоколе, а что пропустить.
Но сознавая, что процесс — спектакль, все играют в нем на полном серьезе. Понимали это и сидящие за барьером люди. И, понимая, вынуждены были в нем участвовать, надеясь на благополучный исход.
Подошло время обеда, был объявлен перерыв, и подсудимых под охраной провели в специальное помещение, подали в металлических мисках похлебку, кашу. И вчерашнему, разжалованному маршалу досталась алюминиевая ложка с перекрученным черенком и выцарапанной фамилией неизвестного владельца.
Потом их отвели в комнату ожидания, и здесь к ним поспешили следователи. Возле Тухачевского оказался Ушаков.
— Михаил Николаевич, вы держали себя достойно, только не возражайте, если опять будут спрашивать. И в своем последнем слове просите о снисхождении. Это поможет.
И опять зал, скамья за барьером.
— Встать! Суд идет!
Заседатели, словно спохватившись, вдруг стали задавать, порой невпопад, вопросы, недвусмысленно обвинять всех во враждебной деятельности.
Глядя на вчерашних соратников, Михаил Николаевич с трудом скрывал удивление: «Что с ними? Неужели они не понимают, что все это — грандиозный спектакль, не понятно кем и для кого устроенный». Допрос, однако, продолжался.
И вот, наконец, он закончился. Суд определил истину и степень вины каждого. Да вины ли?
— Подсудимый Тухачевский. — обращается Ульрих, — вам предоставляется последнее слово.
Михаил Николаевич готовился к нему, наметил даже, что сказать, но едва он встал, как боль снова охватила голову железным обручем. «Чертова боль!.. Вот она отходит… отпускает… Только бы не началась снова…»
— Председательствующий, члены Присутствия, боевые мои сподвижники… Обращаясь к вам, я честно заявляю, что у меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к Отечеству, которое защищал с гражданской войны. И потом, на каких должностях бы я не находился, старался честно и достойно защищать интересы страны и интересы родной армии. Что касается встреч, бесед с представителями различных стран, и в том числе немецкого генерального штаба, их военного атташе в Советском Союзе, то они, действительно, были, но носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Впрочем, такую возможность имели и мы и поступали точно так же. Но все это было до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились.
