Гром негодования все-таки грянул. Иналык привстал, желая получше рассмотреть девчушку, а рассмотрев, возмущенно замахнулся палкой на танцевавшую и закричал:
— Так это же наша Серафима! Ай, бесстыдница! Уходи сейчас же с глаз моих, несчастная!!!
Бедная девчушка замерла, не окончив танца, ошарашено поглядела на дедушку, но Иналык закричал:
— В каком виде ты показалась на люди?! Да есть ли здесь твоя несчастная мать?!
Таира метнулась со своего места, подхватила дочь на руки, шлепая ее по короткой юбчонке, запричитала:
— Погибель моя! Кто осмелился тебя так нарядить?! Кровникам своим не желаю такого позора!
Бедная Серафима заплакала. Из-за простыни показалась побледневшая Зина, бросилась выручать ученицу:
— Перестань! Таира! Она же настоящий талант! Талант!
— Я не знаю, что ты называешь талантом, — взревел Иналык. — Но если это то, что ты нам показала, то молись богу, что ты женщина. Другой, если бы решился выставить девчонку нашей фамилии в таком виде, — не избежал бы смерти! Тьфу, что видели мои глаза!!! — чертыхнулся он и направился к двери, стуча в негодовании палкой о пол.
— Но это же балет! Классика! — заплакала Зина.
— Буду знать теперь, как этот позор называется! — вскричал Иналык. — Ба-лет! По-зор!
— Дорогой Иналык, подождите же! — бросилась наперерез ему Зина. — Не уходите! Есть еще у нас номера!
— С меня достаточно! — взревел Иналык и замахал рукой: — Эй, Кетоевы, все домой!
Тотырбек молча смотрел на то, как горцы поспешно вскочили со своих мест и устремились вслед за Иналыком. Он понимал, что никому не удержать разгневанных аульчан. Женщины бросились за простыню и, подхватывая на руки своих чад, торопливо уносили их…
…Дома Агубе никак не мог успокоить плачущую Зину…
— Новая же жизнь пришла, новая! — рыдала она. — Люди должны приобщаться к культуре. Я столько времени готовила этот балет. Изрезала свою единственную кофточку. Я мечтала, что скоро отправим Серафиму в Москву учиться на балерину… И из-за одного старца все, все испортилось!..
— Горцам нельзя показываться голыми, — напомнил Агубе.
— Не голая она была! Все балерины так выходят на сцену! И потом ей же всего семь лет!
— Детей с детства надо воспитывать в строгости, — опять подал голос Агубе. — Иначе нельзя. Чему в детстве научишь, то проявляется и в годы зрелости…
— Можно! Можно! — закричала в отчаянии Зина. — Будет у осетин балет! И очень скоро!.. Посмотришь! еще будем гордиться Серафимой!
Зина никак не могла смириться с мыслью, что красота балета не победила старых предрассудков. Затевала с Агубе споры, укоряла его в бездействии, твердя, что ему надо повлиять на стариков, убедить их, что появление девочки-горянки в коротенькой юбочке отнюдь не свидетельствует о том, что из нее вырастет плохая, позорящая честь семьи женщина. Потом Зина вдруг перестала вспоминать о концерте, и опять детишки с таинственными лицами зашептали о чем-то. Агубе насторожился. Теперь он не был так беспечен, он должен был знать, что задумала жена. И он спросил о том у нее напрямик.
